Книга Врата Полуночи, страница 18 – Анна Айдарова

Кто не знает о пользе бани!

Да простит мне читатель это лирическое отступление, но и мне в детстве частенько твердили, какое неземное удовольствие это, какая польза. При слове «баня» до сих пор так и вижу себя, мелкую, зимой, в куче шубок и шалей, шапке на вырост и колючих самовязанных варежках на резинке. Зима, мороз — почему-то в детстве зима мне казалась жутко холодной — и мы, бредущие по вьюге в городскую баню. Куча сумок с вещами — помывка дело серьезное, — полотенцами, мылом, мочалками. Мама даже тазик умудрялась прихватить с собой. Меня сажали на застеленные одеялом старенькие санки, — спинка у них все время сама складывалась, — и мы с одеялом регулярно оказывались без поддержки, но ехать было нужно — и мы ехали. Эпопея эта занимала весь день, и оставляла неизгладимые впечатления уже на этапе сборов, на сам процесс «помыться» сил у меня уже не оставалось.

Не лучше обстояли дела и с посещением родни в деревне. Баня оказывалась обязательным условием — почти священным ритуалом — и становилась моим препятствием для «погулять». И все в угоду странным традициям. Безумие! В целом — никаких приятных впечатлений, как вы понимаете. И когда в квартиру, где мы жили, наконец-то провели воду, сделали канализацию и появилась возможность поставить ванну — счастью моему не было предела. До сих пор не жалую я баню, не мое это развлечение, даже настоящая деревенская, с травами и правильной подготовкой. Не понять мне философии парной.

Хотя маленькая, приезжая в деревню, я любила само это загадочное строение. Ну вот посудите: стоит себе низенький домик. Никто туда не ходит, дверь открывается с жутким скрипом — в таинственный мир. Тетка сушила там травы, и запах в баньке стоял всегда терпкий и неприятный. Казалось мне, что стоит только исхитриться и открыть дверь неслышно — и я застану кого-то из обитателей потустороннего мира. Дед посмеивался, но игру эту поддерживал, бабушка сердилась и гоняла от бани, мол, нечего банника беспокоить. Кто такой банник и почему его нельзя беспокоить, никто не мог — или не хотел — объяснять, давая простор детской фантазии, тем более, что никаких таких банников в сказках мне не встречалось. Было страшно и немного щекотно внутри. Детство закончилось, а вместе с ним и сказки. А вот нелюбовь к бане — а скорее, тот давний страх перед таинственным миром банников и трав, зимней дороги и колючих шарфиков — так и осталась. Но я отвлеклась.

Алек к бане относился равнодушно, но использовал — если нужно было для дела. Хотя самого удовольствия лежать на жаре, а потом пить водку — не понимал и втихую презирал. Такое себе удовольствие. Но приходилось, приходилось, конечно. Чего не сделаешь ради нужных людей. Никакой, правда, любви к людям это не прибавляло и благодушным его не делало, хотя вроде как повелось считать — именно так баня воздействует на человека.

Когда Алек вернулся из своего путешествия по деревне — бесполезного для него и не слишком интересного для нас с тобой, читатель, потому что все сплетни ты легко придумаешь и без меня и точно не ошибешься — переполненный парным молоком, недовольный и разочарованный, сторож-он-же-садовник вовсю таскал воду. Оператор присоединился к процессу по собственной воле, а недовольный Алек был выгнан из избы — да-да, буквально: выгнан! — им в помощь, чтобы не болтался под ногами, не мешать приготовлению ужина. Ольга была отобрана у великого журналиста на кухню к Мирене, девушки что-то мирно обсуждали у кухонного стола — что-то явно не самое важное, но Алек на всякий случай прислушался, не ему ли кости перемывают. Оказалось, не ему, И вылить свое язвительное и поднакопившееся недовольство было некуда.