Книга А не как Лёнька!, страница 92 – Анастасия Енодина

— Мда… — прокомментировал Лёня. — Понятно, почему мы не замечали его — типичный ботан.

— На вид — да, — не стала отрицать то, о чём сама только что думала. — Но мы-то знаем, что он на самом деле не такой. И Маша тоже знает…

Парень обернулся, услышав, как захлопнулась дверь, и широко улыбнулся, увидев на пороге Машу. Улыбка мигом превратила скучного ботаника в красивого преподавателя. Видимо, настроение у него было приподнятым, поскольку прежде он смотрел на Машу печально или мечтательно, а сегодня его лицо просто просияло от радости при виде её.

— Чего это он такой довольный? — подозрительно прищурилась я. — Может, потому что запись, которую ты придумал, есть на самом деле?

Мне не хотелось верить в то, что я говорила: почему-то душа лежала к Богдану, и уличать его в подлости совершенно не доставило бы мне удовольствия, только одно горькое разочарование.

Лёнька уселся за парту и с усмешкой пригласил меня сесть рядом:

— Располагайся, Даринка, сейчас начнётся интереснейшая лекция. Нельзя пропустить ни слова.

Подумав, я села на длинную скамейку рядом с другом и уставилась на Богдана, представляя, что он и правда мой препод и сейчас начнёт рассказывать какую-нибудь сложную тему по химии, только предмет его наверняка при этом назывался бы не просто «химия», а какая-нибудь «Аналитическая химия» или что-то покруче, типа «Спектроскопия поверхности и тонких металлических плёнок».

Он бы читал свои лекции с умным видом и не позволял даже доли той улыбки и блеска в глазах, с которым смотрел сейчас на Машу. Он был бы строг, собран и спокоен, а его голос казался бы ровным и безэмоциональным, каким я никогда ещё его не слышала.

Но Богдан заговорил, и его голос зазвучал бодро и радостно:

— Маша, ты так быстро приехала!

Он отложил губку и замер словно в нерешительности, но выглядело, будто просто остолбенел от Машиной красоты и теперь просто любовался ею вместо того, чтобы подойти и поприветствовать поцелуем.

Девушка тоже не спешила приближаться и застенчиво теребила подол юбки, так и не ответив на приветствие. На лбу её пролегли морщинки: девушка хмурилась, и её настроение контрастировало с настроением Богдана, хотя я пока не совсем понимала, почему.

Как ни странно, в её печали была повинная я, хоть она этого и не знала.

Маша удивила меня фразой, которую произнесла. Даже не просто удивила, а ввергла в замешательство, потому что я ожидала чего угодно, кроме этого:

— Знаешь, я его боюсь, — призналась девушка, глядя в глаза Богдану, которого её вид и её грустный голос ничуть не тронули, и на настроение не повлияли.

— Чего? — рассмеялся Богдан, и я была рада, что он переспросил: я б и сама переспросила, если б могла. — Пушкина своего ты боишься? С чего вдруг?

Как можно бояться Майского? Того, кто не выставил незнакомцев из свей квартиры, кто не ругался на нас, проявляя чудеса терпения… Да он милый и добрый! Кроме того, Маша ему не безразлична, и он очень хорошо к ней относится. Почему она боится его?

Машин ответ прозвучал, как приговор. Она произнесла его ровным отстранённым тоном, но вызвала смех у нас с Лёнькой и едва скрываемую улыбку у Богдана.

— Он сегодня сказал, что любит шансон. — Пожаловалась девушка и замолкла, считая, что дала исчерпывающий ответ.

— Это, конечно, страшно, но… — насмешливо согласился парень, и девушка возмутилась: