Книга Утро без рассвета. Колыма. Книга 1, страница 117 – Эльмира Нетесова

— А куда же, если увольняешься?

— Не твое дело!

— Я здесь власть! — стукнул по столу председатель сельсовета.

— Плевал я на тебя! — побагровел Гиря.

— На власть?

— На тебя!

— Негодяй! — заорал Панкратов.

— Подписывай бумагу! Я в совхоз от тебя ухожу. На трактор! Не хочу с тобой работать! И не сбегаю. Принципиально!

Яровой зашел в сельсовет, когда председатель крутил все еще молчавший телефон. Узнав, кто он, Панкратов сел за стол. Стал слушать внимательно. На вопросы отвечал коротко, старался быть объективным. Но последний разговор с Семеном где-то дал знать о себе и председатель не сдержался:

— Заберите вы его от нас куда угодно! Хоть в лагерь, хоть в тюрьму! Он, когда я его спросил, почему им интересуются, сказал, что плевал на меня!

— Ну это все эмоции. Давайте говорить по сути, — направил разговор в нужное русло Аркадий и спросил: — Сколько он отсутствовал?

— Долго, больше, чем полгода.

— Это что, у него такой отпуск был?

— Не только отпуск. Он же один работал долгое время, а значит переработанных часов набралось прилично. Вдобавок, без выходных и праздничных, все пять лет. А это в двойном размере начисляется. Потом за ночные часы. Так что сами понимаете, он перед отъездом кучу денег получил.

— Я пока не о деньгах спрашиваю.

— По документам он отсутствовал семь месяцев и двенадцать дней.

— Когда он вернулся в совхоз?

— Двадцать шестого марта.

— Билеты к оплате проезда предъявил?

— Нет.

— Почему?

— Мы ему оплатили дорогу до Брянска в один конец. Обратный проезд можем оплатить по предъявлении билетов. Но он говорит, что потерял их. Бухгалтерия и не оплатила. Кстати, вычли с него и оплату за проезд в отпуск.

— Как он объясняет потерю билетов?

— Говорит, что выслал их по почте. Но если бы и выслал, мы бы получили. А раз их нет, значит, потерял.

— А где он был в отпуске?

— Кто его знает. Я с ним не в таких отношениях, чтобы спрашивать об этом.

— Не знаете, он в Армении был?

Панкратов нагнулся к самому уху Ярового, что-то говорил через смешок. Потом сел на место и добавил:

— Оттуда и вернулся, наверное, чтоб не отняли.

— Ну, а с кем он еще общался в совхозе? — продолжал выспрашивать Аркадий.

— Бабка Таня еще его знала. Но, покуда он был в отпуске, она умерла.

Следователь, поморщившись от липкого пожатия руки Панкратова, пошел к дому Гири.

Тот рубил дрова во дворе. Завидев Ярового, удивленно отставил топор. Они сели на бревне. Закурили. Аркадий сказал, кто он. И спросил:

— Как живется тебе здесь, Семен?

— Все нормально было. Да только этот Панкратов недавно заедаться стал. И чего ему нужно?

— А как ты думаешь?

— Разве его поймешь?

— Скажи, почему решил в совхоз вернуться?

— А куда же еще? В деревню свою вернулся, от нее после войны одни угольки. А где еще? В городе остаться — специальности подходящей нет. Да и с жильем туго. В другую деревню, но там чужие. Вот; и вернулся. Ведь сам Панкратов просил. Останься…

— А где ж ты провел свой отпуск?

— В Армении, — не сморгнул Семен. И простодушно улыбался.

— А там у тебя кто из родственников?

— Никого.

— Зачем же ездил?

— Была причина. Теперь нету ее.

— С Авангардом Евдокимовым когда виделся?

— Нет его больше! Похоронил я его.

— Похоронил говоришь?

— Ну да! — улыбался Семен.

— Расскажи, как ты с этим управился, — удивился Яровой завидной откровенности.

— А что? Полгода я его выслеживал. В каждом закоулке. Днем и ночью искал. Весь Ереван вдоль и поперек исходил. В доме, где он жил, в больницах. Всюду. А нашел в открытом кафе, — рассмеялся Семен. — Иду! Гляжу, а он мороженое жрет. С вазочки. Как интеллигент. А с ним баба… Я жду! Они в кино. Я жду! Они в ресторан. Я жду! Они в подъезд! Я за ними! Они говорят. Час прошел! Все говорят. Я ни слова не понимаю. Они ж по-армянски объясняются. А я по-русски жду! Ну, думаю, раз не заходят, значит, не живут вместе. Значит, это он ее провожает. Как у нас. Слышу, кто- то по лестнице поднимается. А другой к двери. Я кулак наготове держу. И вдруг баба. Головой ткнулась мне в живот. В потемках не разглядела. А тут как закричит с перепугу. Слышу, Скальп, заместо того, чтоб вниз ей на выручку бежать, вверх по ступенькам бегом припустил. Бабу-то я придержал. Чтоб шуму не наделала. А она услышала, как Скальп удирает и удивилась. Страх у ней прошел. И спрашивает меня:

— Что ты здесь делаешь?

Рассмеялся я и говорю ей, что, мол, тебя здесь жду. Она рассердилась, не поверила. Ну и уйти хотела. А я не отпускаю. И спрашиваю. Кем тебе приходится человек, с каким ты была? Она и говорит:

— Пока никто. Но скоро мужем будет.

— И обозлило это меня. Ведь эту женщину я видел днем. Такая молодая! Красивая! Он же рядом с ней — как сморчок напротив цветка. Ну, думаю, еще одну жизнь загубит. И захотелось мне рассказать ей все. Бабе. От ошибки уберечь, — Гиря улыбнулся.

До утра мы с ней проговорили. В парке. Она слушала меня внимательно. Я ей, как кенту, как своей сестре, как матери, все без утайки рассказал. О себе и о нем, о поисках, о том, как я оказался у подъезда. Она плакала. Потом и говорит:

— Если ты не врешь, то пойдешь со мной к нему. Но поклянись, что пальцем его не тронешь!

Я побоялся, что не сдержусь. А она смотрит на меня и говорит:

— Если пойдешь — поверю. В тебя… Не тронешь, значит, хороший ты человек. Не станешь жить местью. Значит— ты моя судьба. От беды уберег. Себя и меня…

Обнял я ее, и говорю — будь по-твоему. Как скажешь, все выполню. Но домой мы к нему не пошли. Позвонила она. В кафе пригласила. Он пришел. Да только увидел меня — и ходу… Испугался, гад…

А моя Ануш поверила. Мне поверила. Приняла мои ухаживания. И знаешь, со мною сюда согласилась приехать. У нее тоже никого нет. Кроме меня. Да еще теперь ребенка ждем, — улыбнулся Семен.

— А как же с похоронами? — не понял Яровой.

— В памяти я его похоронил. Насовсем. Мы с Ануш долго обо всем говорили. Она сказала, что никогда не станет жить с человеком, который не умеет прощать и забывать обид. Что тот, кто пережил, не к гибели своей — к жизни стремиться должен. И не воздавать злом за зло. И я заставил себя забыть Скальпа. Совсем. Ведь моя Ануш женщина, а и то сумела его забыть и простить. И никогда о нем не вспоминает. Что ж я — слабее ее? Нет. И я забыл. А потом я даже благодарил его в душе. Ведь у меня жена есть. Она могла стать его женой. И не будь он таким, Ануш не стала бы моей. Она предпочла меня ему. Не так-то просто согласилась. Ведь я тоже не ахти какой подарок. Сидел. Вор. Пусть бывший, но все-таки. Но я рассказал, признался ей. Ничего не скрыл. Она у меня одна в жизни. Самая чистая, самая светлая. Единственная.