Онлайн книга «Утро без рассвета. Колыма. Книга 1»
— Ну, а телогрейка? — Что? — Как теперь думаете? Такой осторожный, терпеливый! И вдруг из-за того, что ее баба сожгла? Вы же сами себе противоречите. — Не знаю! Ничего не могу понять! Но видно и его терпению предел настал. Закономерность последней капли. А он ведь тоже человек. Как и мы: с самолюбием, гордостью, да и ранимый. Чувствительный к добру. Такие свое место под солнцем спокойно другим уступают. — Не уверен, — покачал головой Яровой. — А я докажу! — Давай! — Поругались как-то они с Торшихой. А тут отел. В ее группе. Она не пришла вовремя. Проспала наверное. Так он за нее телка принял. И никому не сказал. А корова чуть не погибла. Ты знаешь, что бы ей за это было? Под суд! Так-то вот! А он уберег. И ни слова! Я об этом много позже узнал. От баб. — Это не доказательство. Это хорошая черта характера. Но не больше. — Но этой черты у убийц, да что там, у нас, у нормальных, не всегда сыщешь. За мелочи друг на друга рычим. Не прощаем малых малостей. А он! Да если он преступник, тогда кто же мы, все — бабы, я! Ведь он и мне жизнь спас. А кто я ему? Никто! Способный спасти — не убивает! Не то у него сердце! Натура не та. Для этого, по крайней мере, зверем быть надо. — Но человек этот убит рукою человеческой! — Не Вовкиной! — Не утверждаю! — Ты ищи, следователь! Ищи! Но только не в Вовке, этого я знаю! Поручиться могу! — Этого не нужно. Я расследую. И проверяю все и всех подозреваемых! — Расследуй. Но пусть твоему разуму и сердце подсказывает. Поможет истинного убийцу установить. Им не может быть Вовка. — Возможно, вы и правы. — Послушай, когда закончишь дело, черкни мне. Несколько слов. Он или нет. Ждать буду. Он для нас не просто поселенцем был. До сих пор не верится в случившееся с ним тогда. А в это убийство, заранее, не верю. Черкни, чтоб спокойнее было. — Напишу. Обязательно. — И еще передай, если не найдет ничего получше и захочет вернуться к нам, пусть едет. Мы будем рады ему. — Передам! Емельяныч встал. — Я свободен? — Да. — Можно идти? — Пригласите Торшину, — попросил Яровой. — Эту? Зачем? — Для объективности. — Где объективность была, там знаете что у нее выросло?.. — сплюнул Емельяныч. — Это нужно для следствия. А выводы я и сам умею делать! — прервал заведующего следователь. Тот вышел. Потоптался на крыльце нерешительно и крикнул: — Эй! Торшиха! — Что тебе? — Иди! Тебя требуют! — На кой предмет? — Сказал бы! Да майора стыдно! — А ты давай! — Иди, стерва! Чего ломаешься? Заварила кашу! Теперь хлебай! Метель! В будку вошла Торшиха. Тонкие губы в испуганную лягушачью улыбку растянуты. — Здрасте. Вы звали меня? — Проходите. Садитесь. Торшиха до неприличного громко икнула. Потом, прикрыв рот ладонью, спросила удивленно: — Что нужно? Услышав имя бывшего поселенца, доярка не на шутку испугалась. Лицо оплыло, красными пятнами покрылось. — Знала ли? Конечно, знала. Вместе работали. — Причина неприязненных отношений? Можете ее объяснить? — Это личное. Не могу! — поджала губы баба. — Для следствия нужны факты. А не эмоции! — Не буду говорить! — Хорошо. Тогда здесь в протоколе допроса я сделаю отметку о вашем отказе от показаний. — Ну и что? — Не удивлюсь, что после этого вас могут привлечь к уголовной ответственности. За отказ и намеренное сокрытие фактов, необходимых следствию. — Эти факты не могут интересовать следствие. И никого. Только меня и его! — Что ж! Ваше дело. Каждый сам себе хозяин! — Нет! Погодите! Не делайте отметку! — Я слушаю! — Была я с ним. Думала, женится. А он молчал. Разозлилась. Виновата. — Только это! — Да! А разве не причина? — Вам виднее! — Полгода ждала… — Это меня не интересует. Расскажите, как вы телогрейку сожгли? — Обычно. Как хлам! — Вы ничего не заметили в ней? — А что? — Вопросы задаю я. — Ничего. — Она вся сгорела? — Да! Верх. — А подклад, вата? — Эта я в речку кинула. — Можете показать где? — Могу. Да только ее течением понесло. — Он не пытался ее искать? — Нет. Он решил, что она вся сгорела. Да и какая разница? Носить ее он все равно бы не смог. — Поймать ее, найти, вы не пытались? — Кому она нужна, эта грязь? Ее под ноги никто не постелил бы! — Зачем вы это сделали? — Сама не знаю. Со злости! Видела, что он с ней не расстается. Хоть так досадить хотела. — Как он отреагировал? — По земле шарить стал. Вроде, ослеп. Пепел щупал, землю царапал. Кричал. — Что именно? — Сейчас плохо помню. — Постарайтесь! — Он кричал, что сгорела его жизнь, что смерть ему теперь милее. — А еще? — Потом он стал есть пепел. Смеялся страшно. — Какой пепел? — От телогрейки. — Вы не слышали, он не говорил слово «Скальп»? — Да! Вспомнила! Говорил! И клещей звал. У нас в тайге на деревьях клещи есть. Он звал их убить его. — А потом? — Он головой в корягу стучать стал, — разревелась баба. — Потом он в речку прыгнуть хотел. Но мы не дали. Удержали его. Отвезли в больницу. — Вы навещали его? — Нет! Кому нужен сумасшедший? — Кто из ваших его навещал? — К нему никого не пускали. — Долго он был в вашей больнице? — Долго. С месяц. — А потом? — Увезли его. — Вы с ним не виделись? — Нет. Боялась. — Он писем вам не писал? |