Книга Обещанная, страница 40 – Рина Белая

Он должен был соткать для нее хотя бы мягкий свет, обмануть, скрыть свою суть. Но сил на красивые игры разума уже не осталось — он едва держался на ногах. Единственный выбор, что у него оставался, был жесток в своей простоте: либо спасти ее и открыть свою бездну, либо отдать последние силы на красивую ложь и тогда не спасти вообще никого.

Он выбрал ее жизнь.

Когда их пальцы переплелись, он увидел то, чего боялся больше всего: отражение своей бездны в ее глазах. Холод, что был его сутью, уже коснулся Орисы, и ужас, застывший в ее взгляде, прожег его сильнее, чем пустота, с которой он жил всю жизнь.

Но он не имел права останавливаться. В одно и тоже мгновение он удерживал пространство за бортом, не позволяя мертвому гиганту разорвать их в клочья, и параллельно вживлял свою волю в мертвый корпус «Аэллири».

И когда ужас его правды пленил ее взгляд, он понял, что совершил ошибку. Он не должен был позволять ей увидеть то, что нельзя было показывать ни одной женщине. Но он принял этот груз. Ошибку можно нести на себе. Ее смерть — никогда.

Поэтому он сделал единственное, что оставалось: развернул ее к себе спиной и прижал, будто силой рук мог заслонить ее от того, чем он был.

И пока он отчаянно пробивался сквозь защиту «Аэллири», Ориса впервые увидела истинную суть Ор'Ксиара.

/Ориса/

Это не имело ничего общего с тем, что она знала раньше.

Когда-то, рядом с Мор'Рааном, все казалось бесконечно ясным и прозрачным. Там было сияние, мягкое и обволакивающее, как теплый воздух на рассвете. Там было чувство легкости — будто она растворяется в небе и становится частью самого полета. Каждое дыхание наполняло ее уверенностью, что рядом с ним не может случиться беды. И это ощущение было настолько опьяняющим, что ради одного только мгновения она готова была бросаться в пропасть, лишь бы еще раз почувствовать себя частью его вселенной.

Но здесь… здесь все было иначе.

Она ощутила, как под ногами исчезает опора. Будто земля провалилась, и она рухнула в бездну, где нет ни воздуха, ни света. Только холод — тяжелый, пронизывающий до костей, лишающий дыхания. Пустота, вязкая и безжалостная, обвилась вокруг нее, вдавливаясь в кожу, вползая в грудь.

Сначала ей показалось, что она тонет в мертвом океане, скованном льдом. И чем сильнее она сопротивлялась, тем глубже ее затягивало. Холод пронзал тело, заполнял легкие, выжигал изнутри.

Ориса рванулась, пытаясь разорвать его объятия, оттолкнуть, вырваться из этого чужого кошмара. Но ее тело больше не слушалось. Руки и ноги стали каменными, неподвластными ее воле.

И в этот миг, у самого уха, раздался его низкий голос:

— Прости за эту боль, Ориса, — его голос прошел сквозь нее, тихий и хриплый, будто из глубины вечного мрака. — У меня нет сил на игры разума. Твоя безопасность важнее.

И вместе с его голосом пришло понимание: это не бездушная стихия. Это он. Его мир. Его сущность.

Там не было тепла. Не было радости. Не было даже времени. Все застыло — боль, одиночество, отчаяние. Она чувствовала это не разумом, а каждой клеткой своего тела. Боль не просто окружала ее — она становилась ее болью.

Она рвалась, билась, но тщетно. Каждое движение лишало сил, каждое сопротивление тянуло ее глубже в этот мертвый океан. Ориса попыталась закричать — но холод сдавил грудь и лишил дыхания.