Книга Зачарованная, страница 10 – Лора Таласса

Забавные кульбиты выкидывает мое сердце, когда я смотрю на эту фотографию в пустой ванной Мемнона, понимая, что он, наверное, вытащил ее из одного из моих фотоальбомов и поместил сюда, чтобы видеть ее каждый день – рядом с собственным лицом.

Выхожу из ванной, беру свой телефон, лежащий на прикроватной тумбочке. На экране высвечивается всего пять процентов заряда.

Засовываю телефон в задний карман и еще раз озираюсь.

Хотя смотреть тут особо не на что – как и в ванной, и в гардеробной. Отчего-то я так и думала. Мемнон, конечно, хорош в играх правителей, и в современный мир он вписался, и владеет разными дорогими вещами. Но пока что все, что я видела, совсем не кричит о запредельном самолюбии.

Думаю, этот бывший полководец просто слишком суров, чтобы заботиться о земных благах. Или же он пока продолжает копить богатство. По одной жертве за раз.

Так, мне пора.

И все же меня тянет к еще одному месту, где Мемнон хранит свои вещи, – к его книжным полкам. Ноги сами собой несут меня туда.

Тут стоят сочинения Плиния Старшего, в оригинале, на латыни, и «Илиада» с «Одиссеей» на греческом, и труды Геродота, и немного древней поэзии. Вижу биографию Нерона, книги по истории Европы, Азии, Африки, Америки, охватывающие тот период времени, когда жили Мемнон с Роксиланой.

Взгляд перемещается чуть ниже и натыкается на знакомые корешки… моих дневников.

У меня перехватывает дыхание.

Это невозможно. Мемнон же их сжег. Я видела, как они полыхали.

Падаю на колени, не веря, но все же охваченная надеждой – чудовищной, болезненной надеждой, – и вытаскиваю один из блокнотов. Обложка усыпана звездами из золотой фольги. Открываю тетрадь – и с моих губ срывается тихий стон, когда я вижу собственное имя и даты, написанные моим почерком. На следующей странице – ряд заметок о том, как добраться до ресторана, где я в то время работала. И заклинание, разглаживающее помятую одежду.

Торопливо пролистываю страницы, заполненные полароидными снимками, стикерами, списками дел, указаниями, заклинаниями, которые, по моему мнению, стоило запомнить, и быстрыми набросками.

Провожу пальцем по одному из таких рисунков – с сарматским грифоном. Проглатываю подкатившие к горлу эмоции и возвращаюсь к изучению блокнота.

Дневник, безусловно, мой. Каким-то образом он снова цел.

Это трюк. Фокус. Несомненно. Я видела, как горели тетради, я касалась их обугленных останков. Я помню тот едкий запах дыма, что висел в комнате, когда они превратились в пепел.

Хватаю еще один дневник, листаю его. Потом еще и еще.

Крепко зажмуриваюсь. Горло сжимает от эмоций. Несмотря на все усилия, из глаза выкатывается непослушная слеза.

Не знаю, каким образом Мемнону удалось утащить дневники из моей комнаты, инсценировать их гибель в огне, но они все еще существуют! Он спас их.

Секунды полторы я испытываю к колдуну прилив нежности. Потом вспоминаю, как он манипулировал мною. Принуждал меня. Повесил на меня убийства, заставил – против моей воли – снять то проклятье.

Нет, к черту его и его жалкую доброту.

Возвращаюсь к шкафу в поисках чего-нибудь, куда можно уложить блокноты, – и нахожу в дальнем углу черную спортивную сумку, где лежит нож, веревка и несколько пластиковых хомутиков.

О, совсем не подозрительно, нисколечко!

Опустошив сумку, подтаскиваю ее к книжному шкафу и засовываю туда все свои дневники. Их так много, что молнию не застегнуть, так что я просто закидываю баул на плечо, улыбаясь от его тяжести. Заполучив свои записи, я снова чувствую себя собой.