Книга Мастер и Воланд, страница 54 – Артур Самари

– Было бы хорошо.

На другое утро Михаил и Анна приехали на фаэтоне к массивному серому зданию с колоннами. На первом этаже приемной прокуратуры они предъявили свои документы и спросили о Крылове.

– Его еще нет, – ответил молодой человек в военной форме за столом.

И тут за спиной Булгаков услышал знакомый голос:

– Неужто это Михаил Афанасьевич!

Они обернулись и увидели высокого Крыленко, лет пятидесяти, в зеленоватом кителе и фуражке с красной звездой.

– А мы к Вам, – сказал писатель и уже хотел представить гостью.

– Неужели это Анна Ахматова? – воскликнул заместитель прокурора. – Очень рад такой встрече, идемте ко мне.

Они поднялись на второй этаж. В приемной Крылов попросил молодую секретаршу принести кофе. По тем временам это было редкостью. Когда гости сели на черный кожаный диван, а прокурор – в старинное кресло, вошла секретарша и поставила на столик чашки и дорогие конфеты в вазочке. Между образованными людьми сразу возникла теплая среда. Хозяин кабинета начал спрашивать о творческих делах Булгакова, хотя всё было известно. С улыбкой писатель махнул рукой – мол, не стоит говорить.

– Мне искренне хотелось бы помочь Вам, но увы… А вы, Анна Андреевна? Я слышал, отпустили Вашего сына. Я очень рад, это было какое-то недоразумение?

– Самое главное, мой сын – дома, всё остальное переживем. Хотя нет, мы пришли к Вам с просьбой. Нашего замечательного поэта Осипа Мандельштама опять арестовали. Говорят, его ждет Сибирь, он этого не перенесет, слаб здоровьем.

Крылов тяжело вздохнул и опустил чашку.

– Мне об это известно, и сразу скажу, помочь я не могу, так как в своем стихе он задел нашего вождя.

– За это безобразие он уже три года провел в Воронеже, – сказала Ахматова. – И в знак искупления он каждый год писал по одной поэме, посвященной товарищу Сталину.

И Ахматова протянула ему три книжки в твердом переплете и добавила:

– Может быть, там, наверху, вождь не знает об этом?

Крылов задумался и не сразу ответил:

– Вы хотите, чтобы я показал эти книжки ему?

Булгаков кивнул. Прокурор покачал головой:

– Я не могу: это опасно, – тихо произнес Крылов, – он решит, что я поддерживаю поэта, а значит, разделаю его взгляды. Поверьте,он не будет читать эти книжки, потому что ему известно, что старая интеллигенция в душе не изменит своих убеждений. Сталин вам не верит.

Булгаков удивился:

– Но ведь Вы – прокурор страны, и разве не можете повлиять на решение Воронежского суда?

Крылов слегка задумался: стоит ли этим людям доверять?

– Буду с Вами откровенен. Да, я могу. Но вопрос, на кого замахнулся Ваш друг? Вот в чем дело. А что, если кто-нибудь донесет Сталину, что я стал на защиту опального поэта?

– Но ведь он не виноват. Его арестовали на основе доноса какого-то писателя, который в его стихах нашел намек на клевету Советской власти. И на основе этого его вторично судят.

– Неужели Вы не понимаете, что у нас законы не работают, и суды могут выносить решения без всяких доказательств. Забудьте слово «закон».

– А может, вы рискнете, – заговорил Булгаков, – а может быть, Сталину не донесут, ведь речь идет о жизни человека, поэт там умрет.

– Нет, нет, это опасно – могу лишиться должности, а у меня – семья. Мне жаль Мандельштама, он талантлив, но… Я уверен, что наша беседа останется между нами.

Булгаков и Ахматова поднялись с дивана.