Книга Отрада, страница 158 – Виктория Богачева

— Я клянусь, — коротко бросил староста, от лица которого давно отлила вся кровь.

Ныне он выглядел старше своих зим: лоб избороздили глубокие морщины, и будто бы обвисли щеки, и поблекла седина в волосах, став грязно-серой.

— Клянись Ярило и жизнью. Чести твоей у меня веры нет, — с трудом вытолкнул из себя Храбр.

— Клянусь жизнью моих детей и внуков. Клянусь светлым Ярило, что никто не тронет и не будет умышлять против твоего рода, — с закаменевшим лицом произнес Зорян. — Не убивай его.

Храбр кивнул и стал подниматься, опираясь на рукоять молота. Ему было уже все равно, что скажет воевода, что велит делать со старостой и его сыном. Он показал, что Правда была за ним, и больше ничего не хотел.

Белояр успел подставить ему плечо, когда он уже было принялся валиться на бок, сраженный болью и усталостью. А потом в него со всего маха врезалась маленькая, плачущая и смеющаяся одновременно Отрада. Он даже не застонал, почувствовав ее горячие, крепкие объятья, и слезы, что обильно оросили потрепанную рубаху у него на груди.

— Ну что ты, что ты... поздно уже реветь, — Храбр улыбнулся сквозь боль и посмотрел вперед, поверх пушистой макушки Отрады.

К нему спешно шагала Услада, ведя за руки младших брата и сестру. А следом за ней — дядька Третьяк.

— Люблю, люблю... — он расслышал судорожное, сбивчивое бормотание Отрады, и его улыбка сделалась еще шире.

Верно, теперь он будет улыбаться много чаще.

— Еще меда! — порядком захмелевший дядька Третьяк вскинул вверх руку, переворачивая чашу, из которой не пролилось ни капли.

Жена с другого конца стола погрузила ему кулаком, а Твердята споро поднес ему кувшин, и густой, ароматный напиток полился через край.

Храбр сдержанно хмыкнул, пригубливая свой травяной отвар. Они праздновали нынче его победу, но он был единственным, кто не пил хмельного меда. Не с такими ранами.

Они собрались за длинным, широким столом в его избе. Белояр и Услада, дядька Третьяк с женой и сыновьями, знахарка Верея и Отрада, Вячко и Ратибор. Все, с кем он был дружен, и кто всегда стоял за него, даже в не самые простые времена.

Храбр пытался улыбаться, прислушиваясь к веселой беседе, но все больше кривился. Сразу после поединка знахарка зашила его рану на животе прокаленной над огнем иглой и смоченными в крепкой настойке нитками. На прочие порезы, ссадины и ушибы наложили мазь и плотно перевязали. Храбр тихо раздражался про себя: последние седмицы он только и делал, что менял повязки, терпел мазь и пил горькие травяные отвары. Будто он старик, а не кузнец, привычный ворочать тяжеленным молотом и проводить дни за непосильной многим работой.

Он чувствовал себя слабым, и слабость он не любил пуще всего на свете. И всячески презирал.

И лишь один вид взволнованной, но улыбающейся Отрады малость успокаивал бушующую в душе бурю.

Он все сделал, как должно.

— Вече теперь созывать будет! — сказал кто-то за длинным столом.

Храбр кивнул, чувствуя, как закипает внутри утихший было гнев. Упоминание старосты еще долго будет отзываться внутри яростными вспышками, еще долго он не сможет оставаться равнодушным и говорить так, словно это его не касается. Он не ведал, куда запропастился Зорян с семьей — они убрались раньше, чем кто-либо успел опомниться. Кмети им не воспротивилась, ведь Храбр не просил у воеводы наказания для старосты и его сына, не стал требовать с них виру. Он не убил Первана, хотя, видят Боги, чаял этого пуще всего на свете! Чтобы Зорян оказался на его месте, лишившись сына, точно так же как он лишился отца.