Книга Отрада, страница 22 – Виктория Богачева

— Уж давайте без вступлений! И так какую седмицу вокруг да около ходим! – второй знакомый голос заставил ее вскинуть голову.

Уперев ладони в бока, в дверном проеме стоял ее вуй, брат матери. Жесткие завитки его рыжих, косматых волос торчали из-под шапки, которую дядька Избор как раз стащил с головы и смял в огромных ладонях.

— Макошь свидетель, я в первый же раз сказала тебе всю правду, а ты сюда повадился через день ходить, будто медом намазано.

— Ты, баба, говорить будешь, когда мы велим. А пока посиди да послушай, о чем мужи умные толковать будут.

— Это вы у меня в гостях, а не я у вас! – возмущенно проговорила Любава Брячиславна. – И слушать я вас не обязана.

— Тут брат твой, опомнись, женщина!

— Я у мужа в роду уж третий десяток весен. Слова брата – не указ мне, — уверенно отрезала она. – Сказала же, не стану Отрадку сватать, почто еще ходите?

— Чтоб тебя да девку твою несмышленую уму разуму научить.

— Уж мы как-нибудь без вас управимся, — сварливо ответила Любава Брячиславна.

Отрада не ведала, куда себя деть. Когда мать упомянула сватовство, она едва сознания не лишилась. Пришлось назад отступить и ладонью о столешницу опереться. Тогда чуть полегче стало. Никогда прежде матушка ни о чем таком не заикалась, ничего дочери не рассказывала.

Да за кого же ее просят отдать? Тайком, из-под ресниц она поглядела на вуя. У дядьки Живана сыновей-то не женатых не было... и сам он с женой жил. Стало быть, токмо дядька Избор остается...

— Ты, баба, погляди на чадушко свое повнимательнее, — вуй впервые за все время повернулся к Отраде. Он указал на нее скрюченным пальцем, и девка залилась краской, предчувствуя дурное.

– Тоща, рыжа, страшна, глазищами хлоп-хлоп, да язык без костей, да кое-где шило, вечно всюду лезет да вперед мужей говорит. Кто ее такую кроме сына младшего моего возьмет? Да еще и бесприданница считай.

Отрада вздрогнула, словно ее ударили, и снова склонила голову, продолжив рассматривать пол у себя под ногами. Ей пришлось закусить изнутри щеки, чтобы промолчать.

Любава Брячиславна же, с достоинством обойдя обоих мужиков, остановилась как раз перед столом, подле которого замерла дочь. Выпрямившись ровнехонько напротив брата, она укрыла Отраду за своей спиной.

— Ну так и не берите ее, худородную да худосочную! – твердо проговорилаона. – Ладно, поболтали и будет, ступайте уже, а ты, Избор, крепко-накрепко запомни, что дочкой своей я торговать не стану.

— Ой дура, ой баба-дура, — вуй со всего маху швырнул шапку на пол, а дядька Живан токмо покачал головой.

– Ищо пожалеешь! – сказал Избор напоследок и громко хлопнул дверью сеней. Его дружок засеменил следом.

Когда все звуки стихли, Отрада тихонько всхлипнула: еще бы, такой позор... Уж как они ее хаяли да злословили... Любава же, выпроводив гостей, со стоном схватилась за грудь и медленно осела на лавку. Побледнела она аж до синевы и задышала тяжело, с хрипами да свистами.

— Матушка? – Отрада бросилась к ней, опустилась рядом на колени и схватила ее за руки, пытаясь заглянуть в лицо. – Матушка, что с тобой?

— Там, — кое-как прохрипела Любава и с трудом махнула рукой в сторону бабьего кута, — горшочки от знахарки... запарь мне.

И приступ надрывного, жесточайшего кашля скрутил ее едва ли не пополам, да так, что она и слова молвить не могла больше. Всхлипывая и размазывая по лицу слезы, Отрада припустилась в угол к печи, подобрав поневу. Взлетела на перевернутое верх дном ведро и нашарила на полке нужный горшок. Дрожащими руками принялась развязывать нитку, чтобы снять холстину, которой он был укрыт.