Книга Отрада, страница 39 – Виктория Богачева

— Да что говоришь ты, госпожа! – Храбр вскинулся и, недоумевая, посмотрел на знахарку. – Уж не мыслил никогда, что похож я на труса, который бабьей юбкой прикрываться станет!

Он сердито засопел, и некоторое время они с Вереей буравили друг друга гневными взглядами, пока знахарка не отвернулась первой. Подперев ладонью сухую, морщинистую щеку, она постучала ладонью по столу.

— Добро, — смягчившись, сказалаона. – Не серчай. Мать ее незадолго до смерти своей просила, чтобы я Отрадку не бросала да одну не оставляла. Тревожусь я за нее. Неспокойно мне. Неспроста Избор за избу так цепляется.

Верея встала и принесла на стол кувшин с теплым киселем и чарку для Храбра.

— Голодный, небось?

— Нежка покормит, — он улыбнулся и махнул рукой. – Да там изба неприметная, плохонькая совсем. Нашто она Избору?

— Вестимо, для чего-то потребна. Коли уж старшего сынка сослал в покосившейся избенке жить.

Вздохнув, Верея уселась за стол и снова подперла ладонью щеку. Неспешными глотками Храбр хлебал сладкий, густой кисель. Вертелась на задворках какая-то мысль, но все ускользала, и он не мог ее поймать.

— Выживут девку из отцовского дома. Замыслил что-то Избор.

Храбр посмотрел на знахарку с недоверием, но ничего не сказал. В таких делах бабы всякого лучше него разбирались, тем паче, знахарка. Он в отца пошел. Тот, хоть и был старостой, а никогда ни с кем ничего не замышлял, худого против других не наговаривал. И правду тоже всегда рубил с плеча, какой бы горькой она ни была.

За это и поплатился. Что хитрости в нем совсем не было. Ни хитрости, ни лукавства, одна честность, но и та не уберегла.

Может, и впрямь лучше жить, как Избор?..

Храбр заскрипел зубами. Напрасно он отца вспомнил. Тяжело теперь ему будет успокоиться.

— Возьми ее к себе в избу, — ляпнул он просто потому, что хотел отвлечься от тягостных мыслей. – Коли родичи прочь погонят.

— Нехорошо так, — тихо отозвалась Верея. – Я и сама об том мыслила. Но нехорошо. Избу отец ее строил. Там каждое бревнышко его руки помнит и знает. Домового через порог тоже Бус перенес. И как ей уйти оттуда?

Смутившись, Храбр пожал плечами. О таком он как-то не помыслил.

— Ладно, — Верея вздохнула. – Пустое. Что толку говорить нынче о том, что еще не случилось. Будет день – будет пища. А ты бы, сынок, не цеплялся к старосте почем зря. У него своя дорога, у тебя – своя.

— И однажды они пересекутся, — глухая, клокочущая ярость прорезалась в тихом голосе кузнеца. – И я поквитаюсь с ним за отца.

— Ох, сынок... – Верея покачала головой. В глубине ее темных глазах плескалось беспокойство. – Подумал бы о брате с сестрой. Твердята на тебя надышаться не может.

— О них и думаю, — угрюмо буркнул Храбр. – Как жить можно, колиотец неотомщенным остается? Да меня первого Боги проклянут, и правы будут!

Четыре седмицы вытерпела упрямая Отрада.

Минул Березозол, и начался Травень.

На Ярилу впервые после долгой и холодной зимы выгнали скотину на пастбище. К Пролетью закончили пахоту и начали посевную. Во славу скорого лета разожгли высокие костры и поддерживали в них огонь всю ночь напролет.

Сперва, как распустилась береза да заквакали лягушки, засеяли овес, «северный хлеб». После зацвели яблоньки – и посеяли рожь. Когда зацвел можжевельник – начали сеять ячмень. Осталось дождаться первую кукушку, и пойдут девки сеять лен.