Книга Осколки на снегу. Игра на выживание, страница 160 – Элина Птицына

Саватий фыркнул.

— Что? — тут же вскинулась Акулина. — Что? Я не права, скажешь? Не права?

— Не пошла она к сестрице-то твоей платья шить? — со смешком уточнил Саватий. — Вот ты и злишься. А мы ведь сестрице твоей все заказы отдаем, все вам мало?

Акулина пошла пятнами. Бросила тряпку и прямо уставилась на Саватия:

— Сколько ты ей дал? Она у этой выдры Ирмы шьет!

— Опять «сколькода сколько», одно и тоже, — Саватий развлекался. — Сколько бы не дал, у тебя все равно больше.

— Да разве я об этом, — спокойнее заговорила женщина, взяв себя в руки. — Девка молодая, глупая, все денежки спустит. Что ты мне про сестру говоришь? Она берет по совести, а не дерет три цены!

— Она из тканей таких не шьет, как у Ирмы, — пожал плечами Саватий. — Да и у Ирмы обшивается местная знать, лучшие люди города. В этом смысле, у Лизки врожденное чутье, похоже, сразу прочухала, куда лучше идти. Ну а у твоей сестрицы все остальные обшиваются. Лавку на торгу держите, ты туда всю одежу, какая остается и пригодна еще, сваливаешь. Да все наши заказы на общий пошив ей перекидываешь, разве мало? Пара золотых ничего не изменят, — добавил равнодушно.

Говорил он негромко, размеренно, словно тема разговора никак его не волновала и только насмешливо поблескивающие глаза выдавали хозяина.

— А ты девке пару золотых дал? — почти зашипела женщина. — Разве? Думаешь, я считать не умею?

— Умеешь, — Саватий чуть улыбнулся. — За это и держу. Что ты губы закусила? Помнишь, как прятались тут? Поденщицей ты у Флорки работала, а я у Соцких отсиживался. Помнишь сколько зарабатывала? Помнишь, как брала деньги Соцких и жила на них и семейку свою кормила? Как Максима тогда крутило, да не один год? А сколько он сжирал, когда в человеческий облик приходил, а? Намучились с ним.

— Так это когда было-то, — снова махнул тряпкой Акулина какую-то только ей ведомую пыль. — Разве не ты говорил, что они тебе всегда должны вдвое больше, чем могут дать. Что изменилось-то?

Она одной рукой сдернула платок с головы, и, с раздражением бросив его на стол, потрясла головой: волосы, черные, блестящие, пушистые на концах рассыпались по плечам и спине, в мгновение ока преобразив хозяйку.

Саватий задумчиво наблюдал за ней, постукивая пальцем по губам.

— Говорил, — согласился он, наконец. — Да только и бабка, и Верка умерли. Не с кого спрашивать.

— Ну, а мы теперь что? Ну что мы? Жалеть будем сиротиночку! — всплеснула руками Акулина, швырнув тряпку на пол. — Плащ один, плащ другой. Ты видел цены на эти плащи?

Она сердито потрясла головой и подобрала тряпку.

— Ну, плащ и плащ, — Саватий закинул руки за голову, снова потягиваясь и жмурясь, словно сытый зверь. А потом, резко взглянувна Акулину, вдруг добавил со смешком. — Ну, продашь потом, что расстраиваешься?

— Да такой и не сразу возьмут-то, — рассеянно ответила Акулина. Она оставила, наконец, тряпку, и, подойдя к дивану, села на пол, положив голову на край подушек, так, чтобы близко видеть лицо Саватия. Черная прядь упала на лицо, перечеркивая его, и женщина с досадой мотнула головой, откидывая волосы назад.

— Ну чего ты? — снисходительно спросил провинциал.

— Подойдет ли она? Сам говорил, что сейчас нужны другие, хотя бы со слабым даром, — она чуть улыбнулась, вглядываясь в лицо Саватия. — Вот хлюст этот имберийский подошел бы точно.