Книга Цветок вампира – аконит, страница 138 – Лили Мокашь

Хотелось выйти. Почувствовать легкий ветерок на коже, глотнуть свежего воздуха и новых запахов взамен резкого аромата дезинфекции, которым был пропитан подземный этаж больницы. Я стала спрашивать доктора Смирнова, когда же мне будет позволено выйти, но слышала лишь уклончивые ответы. Каждый визит Владимир доставал внушительную связку ключей и закрывал за собой дверь на несколько замков.

Вскоре сон покинул меня. Он просто больше не был нужен. Тогда стало по-настоящему тяжело. Ощущение времени полностью растворилось, и я уже не знала, как часто на самом деле видела Владимира. Приходит ли доктор каждый день или мне хотелось думать, что это так? В комнате не было ни зеркал, ни календаря, ни часов. Ничего, что могло мне помочь.

Все изменилось, когда обострился слух. В минуты одиночества, не желая вновь увязнуть в вязком болоте подсознания, я стала прислушиваться. Пыталась научиться разделять среди множества отзвуков конкретные, заглушая остальные. Уверенности, что это вообще возможно, у меня не было. Но для человека, у которого в распоряжении все время мира, лучшего занятия не нашлось.

Разобрать голоса на практике было сложно. Почти непостижимо. Они сливались в белый шум из сотен различных отзвуков, не позволяя разобрать ни единого слова, сколько бы я ни пыталась. Но и эти попытки кое-что дали: я заметила, что голосов не всегда много. Порой в здании шум затихал, и со временем я поняла: это наступала ночь. Персонал расходился, все обсуждения сходили на нет, а пациенты разбредались по палатам, засыпая до следующего утра.

Я стала ждать наступления ночи с нетерпением. Она превратилась в мое время для познания и изучения, когда концентрироваться на одном конкретном отзвуке становилось проще. Со временем я начала различать звукишагов и даже представляла, как мог бы выглядеть их обладатель. Одни шаркали. Другие громко отбивали каблуками ритм по плитке на лестничной клетке. Беспорядочная симфония с течением времени трансформировалась в упорядоченную.

Чем дольше я развивала слух, тем ярче воспринимались и запахи. Однажды с наступлением ночи я, как обычно, разместилась на кушетке, прижавшись спиной к бетонной стене, и прислушалась – уловила новый, незнакомый звук. Такой, словно кто-то одним уверенным движением прорезал плотную ткань. Всего мгновение, и послышался ритмичный звон разбивающихся о пол капель. Одна за другой. Каждая громче предыдущей. Я закрыла глаза, пытаясь понять природу звука, и различила чье-то частое хриплое дыхание. В голове возник образ седого мужчины с небрежной щетиной и проплешинами у рта, будто он имел привычку нервно выдергивать волосок за волоском, стоило дать волю пальцам. Кожа старика одрябла, местами виднелись темные пигментные пятна. Он сидел на холодной плитке душевой тремя этажами выше, как и я, прижавшись спиной к стене. Ноги разведены в стороны, одну руку он вытянул перед собой. Чудилось, что кожа залита темной вязкой жидкостью, блестящей в лунном свете, пробивающемся из-за окна. Мысли сами тянулись к влаге, словно это было нечто, требующее особого внимания. Важная, необходимая мне субстанция. Я пыталась мысленно рассмотреть ее и именно в тот момент впервые почувствовала сладковатый аромат с едва уловимыми железными нотами. Он манил меня, призывал.