Книга Умри со мной, страница 73 – Юлия Селиванова

В его с Хароном расписании не было новых задач на ближайшие дни.

Это успокаивало. Но в то же время от этого становилось грустно и скучно: опять подростковые проблемы… гораздо проще было на заданиях со взрослыми. Эйкен, видимо, слегка «окаменел» лицом, – Анна толкнула его бедром, попутно надувая большой пузырь из фруктовой жвачки. Эйкен почувствовал запах малины, это вывело его из задумчивости.

– Сто двадцать.

– Что сто двадцать?

– Скорость. Если кого-то укачает, он начнет опорожняться прямо у тебя в салоне, ты не успеешь затормозить, сбрось немного.

Эйкен не любил, когда Анна давала советы, но тут прислушался – и плавно скинул до девяноста.

– Эй, мэн, – Ему на плечи легли две большие руки. Это был Джонни Хоук, нападающий из их командылакросса. Эйкен выбирал только самых перспективных в свое окружение. – Эй, мы еще долго?

– Да нет, минут десять – и на месте.

В машине дружно заржали. Кто-то чпокнул крышкой пивной бутылки.

– Вы ж в говно приедете, – Эйкен начинал злиться, – что тогда там нового будет для вас, на этой вечеринке?

Опять заржали, только теперь уже куда активнее.

– Мэн, – Джонни Хоук решил говорить за всех, – мы не подведем, слово Хоука.

– Ну да, теперь я спокоен. Раз слово Хоука.

Джонни не понял иронию и буквально просиял, Анна иронию поняла и тихонько засмеялась.

– Народ, – голос Эйкена приобрел нотки раздражения, – кто хочет сблевать, посмеяться или еще что, я могу высадить прямо тут, – Эйкен махнул рукой в сторону каких-то малопонятных темных кустов за окном. В машине сразу стало тихо, Анна отвернулась и смотрела на дорогу молча до самого дома Рона.

Подъехали не к самому началу: вокруг бассейна в подступавших сумерках уже ходили какие-то ребята, слышалась музыка, пахло пиццей и оливками, – Эйкен многих не знал, но его парни и Анна, скорее всего, знали всех (и уж точно все знали их). Он несколько раз мощно просигналил фарами и газанул перед самыми воротами Рона. Сделал красиво.

Из раскрытых дверей импалы посыпались хорошо уже подогретые алкоголем пацаны, Анна дождалась, когда все выберутся, и вылезла эффектно – последней.

Рон, услышав «приветствие», вышел на высокое крыльцо. Эйкен, хоть и был далеко, увидел улыбку на лице друга. Он знал, что она – короткая и почти не заметная со стороны, – адресована именно ему. Им последнее время нечасто удавалось остаться вдвоем и просто даже помолчать, не говоря уже по путешествиям внутри пространств Летополиса. По тому, как круто выглядел сам бассейн и пространство вокруг него, Эйкен догадался, что тут не обошлось без магии Стикса, но запретить Рону этого не мог. Без магии тут не справился бы никто, Эйкен это понимал.

Эйкен вышел из машины как король, – расправил плечи, от чего рубашка слегка разошлась на груди, обнажая соблазнительную полоску загорелой кожи. Для вечеринки он подстригся почти под ноль, отпустил небольшую бородку. В чертах лица невольно проступил возраст, – длинные волосы немного скрадывали этот момент. Блестящий крестик в ухе стал виднее и сиял ослепительно. Рон, увидев его стильный черный костюм – пиджак и брюки, – закатилглаза и затряс головой.

– Что? Ну что? – с вызовом крикнул Эйкен, глядя на Рона.

– Ну лорд, ну что! – Рон с грацией барса спустился по ступенькам крыльца навстречу.

Приближаясь к Эйкену, Рон создавал пространство чистой красоты: рядом эти двое смотрелись просто невероятно. Высокий стройный блондин в черном костюме. Тонкая талия, длинные ноги, изящные линии рук с чуткими пальцами. Высокие скулы, всегда сохранявшие тень легкой усмешки, пронзительные зеленые глаза – цвета хризолита. Неудивительно, что именно оттенок хризолита, с капельками разлитого в них золота, – самые богатые месторождения в Египте, откуда и прибыл проводник… Харон в свете заходящего солнца производил впечатление живого бога: чуть выше Эйкена, более широкий в плечах, сильнее загоревший, с кудрявой отдававшей в рыжее шевелюрой, он, приверженец смерти, парадоксальным образом излучал тепло. Удивительные орехового оттенка глаза смотрели открыто и немного печально. Усмешки на лице не было: широкие слегка обветренные губы манили и заставляли думать о таком, от чего у девушек становилось невыносимо где-то в груди и внизу живота.