Книга И оживут слова, страница 89 – Наталья Способина

– Лучше бы та стрела все же Олегу досталась. Негоже было в волю богов вмешиваться, вот Радогостя Перун и прибрал. Из-за этого все!

Я отшатнулась от злых слов.

– Так… нельзя говорить, – непослушными губами произнесла я.

– Понимала бы что… – устало ответил Улеб.

Злого тона как не бывало. Возможно, в нем и не было ненависти лично ко мне. Может, ему просто нужно было выплеснуть это. Я смотрела на испещренное морщинами лицо Улеба и прокручивала в голове его последние слова. По-видимому, Радогость был ранен при поисках Всемилы. Раз «рана на рану пришлась». Второй раз его ранили в бою на корабле. И это как-то связано с Альгидрасом… Какая стрела должна была достаться ему, а досталась сыну Улеба? Почему в этой дурацкой Свири вопросы возникают так стремительно, что я не успеваю не то что находить на них ответы, мне даже и обдумать их как следует не удается?!

Внезапно в доме послышалось негромкое пение. В женском голосе было столько тоски и нежности, что у меня по коже побежалимурашки. Я бросила быстрый взгляд на Улеба. На его лице появилась вымученная улыбка.

– Любава внука укладывает, – пояснил он мне, поминутно косясь в сторону чуть приоткрытого окна.

Желана так и не показалась из дома. Значит, видеть Всемилу она, как и ее мать, не хотела. Слушая негромкое пение, я отчетливо осознала, что я здесь лишняя, и наскоро попрощалась с Улебом, вызвав у него явное облегчение.

– Ты заходи, коль что понадобится, – сказал он мне у ворот, но от меня не ускользнуло, как торопливо он закрыл калитку, словно отгораживая своих домочадцев от меня, будто я вправду могла принести в их дом беду.

Только когда тяжелая калитка закрылась и с той стороны лязгнул засов, я поняла, что до сих пор сжимаю в руках корзинку, которую дала мне Добронега. Гостинцы так и остались у меня. По понятным причинам я не стала стучать в ворота второй раз, а просто побрела куда глаза глядят. В моей голове все еще звучала тоскливая песня осиротевшей женщины, баюкавшей внука… И, несмотря на теплый летний день, я чувствовала озноб.

По Свири я бродила довольно долго, удивляясь тому, какой же это все-таки большой город. И как, интересно, я собиралась вчера отыскать здесь дом Велены? Где-то после десятого поворота я поняла, что окончательно заблудилась.

Внезапно дома закончились. Я ожидала, что сейчас упрусь в очередной виток крепостной стены, но за последним домом виднелся небольшой пустырь, а за ним шелестела листвой молодая березовая рощица, отделенная от пустыря весело журчащим ручьем. На вытоптанной площадке, греясь на солнышке, развалились штук десять кошек разных мастей. Я достала из корзинки пирожок и, разломив его на несколько частей, предложила угощение мохнатым свирцам. Одобрительно заурчав, вся компания устремилась ко мне. Я попыталась погладить ближайшего кота, огненно-рыжего красавца, но он так недовольно дернулся под моей ладонью, что я отступила. Даже котам я здесь не нравлюсь, и угощение совершенно не спасает положение. Разломив и бросив на землю еще несколько пирожков, я побрела дальше.

Подойдя к ручью, я оглянулась на последний ряд домов: не наблюдает ли кто за мной? Но то ли здешние обитатели были крайне нелюбопытны, то ли умели хорошо маскироваться, – никого видно не было. Подобрав подол, я перепрыгнула через ручеек, едва не подвернув ногу на втоптанном в землюкамне. Рощица вблизи казалась реденькой, во всяком случае, то тут, то там сквозь листву пробивались солнечные лучи. Пробираясь вглубь нее, я вспомнила последнюю Всемилину прогулку по лесу. На мгновение мне стало неуютно, и я почти повернула назад, но в конце концов передумала: во-первых, Всемила ушла за стены Свири, да еще на ничью землю, а я все же в черте города, да и не лес это, а рощица; а во-вторых, я до смерти не хотела сейчас возвращаться в дом Добронеги. Опять подозревать всех и вся или же выискивать признаки собственного сумасшествия… К тому же мне нужно было решить, как вести себя с Радимом, если он, подобно Добронеге, будет делать вид, что ничего не случилось. А еще нужно было убедить себя не вспоминать вчерашний обряд и постараться принять то, что воевода не мог поступить иначе.