Книга Варварин свет, страница 58 – Яна Ветрова

– А у некоторых сестёр ночевать можно, – заключила Варвара, сама поражаясь своему яду.

– Это не любовь, – виновато улыбнулся Кощей.

– А Эйо? – хладнокровно ударила Варвара в больное место.

Попала. Кощей отвернулся, опустил затылок на подушку, рукой помассировал шрам у сердца.

– Эйо. Радость. Мальчиком меня вынесло на берег. Я не помню ничего до этого. Вероятно, корабль разбился. Когда я очнулся, надо мной стояла темноволосая темнокожая девочка. Она сказала «эйо!» – радость. Рада была, что я очнулся. Она повела меня в свою деревню, и скоро меня стали учить колдовству. Оказалось, что я сам что-то уже умел. Мы выросли вместе. Я звал её Эйо, а она меня – Ифе. – Кощей усмехнулся: – «Любовь».

Варвара положила голову на плечо чародею, а он обнял её одной рукой.

– Любовь делает слепым. Я не заметил, как Эйо увлеклась колдовством. Там, где я вырос, чары другие, опасные. Там ходили твари из Нави, как у себя дома, торгуясь со смертными. Там я узнал, как остановить себе – или другому – сердце. Эйо призвала Синеликого, и постепенно он сожрал её душу. Так он делает. Мои тысячелетние чары не ослабли – я каждый год проверял пещеру. Кто-то нашёл его, подкормил – кто знает чем… И он выбрался. А тот, кто заключил с ним сделку, теряет сейчас по капле свою душу.

– Что стало с Эйо?

– Она сбежала, когда я запер Синеликого. Мне понадобилось два года, чтобы найти её. То, что от неё осталось. Это уже не была моя Эйо. Сначалая остановил своё сердце. А потом вонзил ей в сердце её собственный кинжал.

⁂

Любаве Никита сказал, что молоко для Кощея, и девушка бросилась доить корову. Потом почему-то решила, что лучше козье. Побежала искать пасущихся коз, притащила одну сопротивляющуюся за рога, начала доить, потом подумала, что, может, овечье лучше. А лучше все три!

Почему-то она не заметила, что Никита стал волком, и тут только он сам сообразил, что превратился обратно в собаку, когда немного успокоился. Любава очень хотела проверить, сможет ли он снова стать волком, и резко прыгнула на него, когда он отвернулся. Никита отскочил и опрокинул крынку с коровьим молоком. Пока Любава уходила доить корову, Никита тужился, пыжился и к возвращению девушки смог изобразить что-то среднее – получился большой серый пёс с вытянутой мордой.

Когда Никита, злой на Любаву, с дурацкими сумками по бокам ворвался в дом второй сестры, он застал Варвару и Кощея, мирно сидящими на медвежьей шкуре. Варвара плакала на плече у чародея, а он гладил её по руке.

«А потом он помолодел!..» – рассказывал Никита Любаве о том, что произошло несколько часов назад.

– Не так, – поправила его Варвара. – Он остановил сердце в двадцать лет. А когда я его запустила, то тело вернулось в тот возраст.

– И мозги тоже?! – воскликнула Любава. – Он всё забыл?!

– Нет, конечно! – раздражённо ответила Варвара. – Что за глупости. Он же великий чародей, а не мальчишка-ученик.

– Ну, мало ли, – пожала плечами первая сестра. – Как же он теперь такой царю Приморскому покажется? Его же не признают!

– Так он в доспехе, – ответила Варвара. – Его только Пелагея без шлема видела. А к ней он теперь ни ногой.

Они сидели втроём на изумрудной траве, и Варваре сейчас как никогда не хватало солнечных лучей. Её знобило, не помогала шерстяная шаль в огромных жёлтых подсолнухах, заботливо связанная родной сестрой Ульяной и принесённая когда-то из дома. Варвара так и осталась в нарядном сарафане, только ненавистные сапожки скинула и спрятала ноги под шаль. Девушка поманила солнце настоящего мира поближе, но стало только ярче, не теплее.