Книга Путь Холлана, страница 128 – Яна Ветрова

Губы онемели. Холлан едва слышно прошептал:

– Я его ненавижу.

– Что? Громче!

– Я его ненавижу! – яростно выкрикнул Холлан.

В ту секунду он и правда ненавидел Илисара, который заставил его принести клятву на крови. Мужчина опустил меч, отступил на шаг назад и вдруг расхохотался. Он смеялся громким пьянымсмехом. Уронил меч, утирал выступившие слёзы. Задыхаясь, мужчина согнулся, положил руки на бёдра и продолжал сипло смеяться.

– Пошёл отсюда, выродок, – прохрипел мужчина, и Холлан поспешил убраться с площади.

На следующий день всех выпустили из сарая на площадь, чтобы послушать, как хмурый одноногий наместник с балкона деревянного дворца зачитывает свод законов Союза племён. Холлан указал Илисон на высокого мужчину в куртке, отороченной волчьим мехом, который стоял в тени. Он сказал: это Серый князь. Илисон не поверила.

Холлан пошевелился, поменял положение – ноги затекли. Вытащил из-за пояса нож с рукояткой, на которой была выжжена луна, пронзённая стрелой. Им он тогда черканул по ладони, чтобы принести клятву. Нож, конечно, отобрали, когда Холлана и Илисон бросили к остальным пленникам в сарай. Холлан нашёл его случайно. Когда они уходили из деревни, в предрассветной темноте, на заднем дворе одного из домов они прошли мимо кучи пустых бутылок. Холлан кинул взгляд на стену – в ней торчала пара ножей, ещё несколько валялись на земле – пьяные воины развлекались. Холлан не поверил, увидев знакомую рукоятку, потянулся и замер.

Конечно, он уже успел с юношеской горячностью придумать, как ворвётся во дворец, найдёт Серого князя, выкрикнет ему в лицо, что любил Илисара, и вонзит ему нож в сердце. Однако этим он нарушит клятву. Но… если клятва разрывает душу и требует делать то, что человек не хочет? Если клятва вынуждает ненавидеть того, кого любишь, и любить того, кого ненавидишь? Зачем Илисар так поступил с ним?..

Илисон ждала. Холлан вытащил нож из древесины, оторвал кусок от подола рубашки и завернул в него лезвие. Над вопросами он подумает потом, сейчас нужно уходить.

И вот, двадцать лет спустя Холлан смотрел на нож. Он так и не нашёл ответы и просто делал, что должен был. Каждый день, шаг за шагом. Только когда полная луна вперивала взгляд прямо Холлану в душу и освещала уголки, подёрнутые пылью времени, напоминая о том дне, он больше не мог справляться ни с болью, ни с потомком воспоминаний, ни с неотвеченными вопросами. И тогда Холлан шёл в кабак и планомерно напивался, сначала позволяя боли выползти на свет, заплетающимся языком рассказывал собутыльникам истории, а потом топил её, топил, пока тело не отключалось, а сам Холлан не погружалсяв священную пустоту беспамятства.

Небо светлело, долина была подёрнута дымкой, тающей на глазах. Лагерь ещё спал, но Холлан уже направился в Дайс. За его плечом был мешок с двумя бутылками отличного виски. Было слишком рано, но лучше подождать открытия трактира в городе, чем в лагере натолкнуться на одного из тех людей, что требуют делать то, чего Холлан делать не хочет.

Холлан валялся под кустом и бездумно наблюдал, как ветер шевелит листья. Где-то у уха зудел комар, Холлан лениво отмахивался. Заунывно кричала какая-то птица. От лагеря раздавались голоса, смех, звон оружия – наверное, тренировка. Ржали лошади. Насколько наёмник мог судить, прошло два дня с тех пор, как он оказался в Дайсе.