Книга Пять жизней и одна смерть, страница 63 – Амалия Лик

– Возможно, вы бы хотели прогуляться со мной по этой прекрасной осени?

– Не откажусь.

Мы вышли из-за стола, я накинул на ее красивые плечи белое пальто, словно проделывал это уже тысячи раз, быстро надел свое и вывел ее в звездную прохладную ночь.

– Вы не против? – спросил я, взяв ее руку.

Она ничего не ответила, но отдалась моему прикосновению. Так, обмениваясь теплом тел, а может, и душ, мы медленно брели в сторону гостиницы. Наше молчание, осторожные полувзгляды, наши счастливые, искренние улыбки окутывали облаком умиротворения, словно здесь и сейчас все происходит по задуманному кем-то важным плану. Мне казалось, что имел значение каждый наш шаг; каждый взгляд на проезжающие машины или аккуратные светлые дома вдоль улицы играл ключевую роль. Мое сознание, словно профессиональная камера, фиксировало все до мельчайших деталей в странной, замедленной цветной съемке, оставляя во мне отпечаток начала нового фильма жизни.

Я проводил ее до номера, поцеловал запястье, прикоснувшись грубыми губами к нежной полупрозрачной коже между косточками ее пальцев, впитав запах ее естества, смешанный с раскрывшимися нотами вечернего аромата духов. Она мягко улыбнулась:

– Приятный вечер, Иосиф, спасибо вам.

– Это вам спасибо! – Я хотел продолжить свою хвалу, песнь о ней, но она резко развернулась и скрылась за дверью номера.

С ее уходом воздух вокруг меня сгустился, кислородные облака рассеялись, и остался только противный газ, давящий на легкие. Стоило стряхнуть с себя это состояние, вернуть беззаботность. Но разве я мог? Разве хотел? Нет, я хотел продолжения, несмотря ни на что и вопреки здравому смыслу. Жаждал движения вперед, томился в ожидании следующей встречи.

Минуту спустя я все еще всматривался в закрытую дверь, но постучать не решился. Я убедил себя, что это слишком неприлично, а я, такой хороший, не хотел ставить еев неловкое положение. На самом же деле я струсил сделать первый шаг, испугался отказа. Намного проще было продолжать мечтать о ней, стоя за дверью, представлять, как все могло бы сложиться, чем услышать, что в этот раз я просчитался. Я – великий профессор, который не ошибается. И вот я – глупый мальчишка, который боится ошибки. Засунул в карманы руки, которые еще хранили ее аромат, и, опустив голову, побрел в свой номер».

«Следующий день пролетел словно во сне. Выступления коллег, горячий и терпкий кофе, сигареты в саду у здания, шутки Сержа, ужин в «Босфоре» и Астрид, которая весь день была поблизости, Астрид, которая сидела совсем рядом, Астрид, которая смотрела куда-то внутрь меня и чей взгляд проникал все глубже и глубже.

Не знаю, зачем я описываю то, что чувствовал много-много лет назад. Кто, кроме меня, захочет это читать? Вероятно, никто. Но я нуждаюсь в этом следе своего существования. Этот дневник, мой рассказ, – хвост кометы, который после моего исчезновения с горизонта еще какое-то время будет виден всем желающим, будет напоминать обо мне. Может, именно эти чувства, эти воспоминания о любви и об Астрид, о том, что я сделал и чего не сделал, важнее моих скучных научных трудов? Ну что принесли людям мои открытия, докторские, теории? Что я принес в этот мир? Если рассуждать теоретически, как я всегда предпочитал делать, эти открытия даже и без меня все равно бы появились. Кто-то другой увидел бы закономерности, просчитал формулы, выплеснул весь этот серый, запыленный анализ на листки чистой белой бумаги. Только стоя у порога между жизнями, я искренне понял, что в любой материальной области мы всего лишь фигуры, пешки, заменяемые элементы. Мы болты и гайки, которые можно отвинтить, заменить, отшлифовать, подогнать под нужный размер. Но вот в мире чувств – тут мы непревзойденные, незаменимые, эксклюзивные элементы. Словно нас сделали на заказ и только в одном экземпляре.