Книга Плюсик в карму. Книга четвертая, страница 190 – Елена Штефан

— Коли парень ты не чванный, братец будешь нам названый, — скаламбурила Оля и улыбнулась.

Улыбка вышла такой светлой, что не улыбнуться в ответ было невозможно. А этот отсыл к Пушкину… На душе почти сломленного одиночки как будто старые, заскорузлые, намертво стянутые губки больших тисков разжались. Пришел кто-то добрый и волшебным маслицем капнул, убрав ржавые обиды и недоверие.

— Аркадий Борисович Веселов.

Дамы переглянулись. Все, пошёл на контакт! А у Аркадия Борисовича чуть защемило под левой лопаткой — столько в этом коротком перегляде было понимания и доверия.

— Аркадий, ты еврей?

— Что? Похож? — улыбнулся. — Нет. В роду у мамы греки были, отсюда и масть, и нос, и прочее.

— Жаль, — Сима искренне огорчилась. — Нам еврей бы не помешал. Хорошая нация, живучая. Цепкая. Ну да ладно. Как сюда попал. И когда? Тебе лет-то сколько?

Пожилой певец хитро глянул на белокурую, которая так и лучилась азартным любопытством. Аж на лавке подпрыгивала. Брюнеточка была сдержанней, но старый опытный выживальщик чувствовал, что и она пылает не меньшим интересом.

— Москвич я. Коренной. Сюда попал поболе двадцати лет назад.

— И сколько тебе на тот момент было?

— Ровно тридцать три годочка.

— О! — неожиданно обрадовалась Серафима через минуту молчания. Даты в уме прикидывала. — Так ты нам ровесник! Я с шестьдесят восьмого! Олька в семьдесят втором народилась.

А на лице Оли явное сочувствие.

— Неужели двадцать лет бобылем, Аркадий?

— Была женщина. Очень хорошая. Только очень местная. Я к ней в работники нанялся с испугу, когда понял, как тут к землянам… За еду, крышу над головой и пару монет, чтоб было на что мыльно-рыльные прикупить. Работы былонемного. На остальное я пением зарабатывал. Мне хватало. Главное — было куда возвращаться вечером. Как я понимаю, Дамане просто нужно было, чтоб мужиком в доме пахло. Она по местным меркам была очень непривлекательная. Ростом с меня, в кости широкая. На лицо обычная. Но я-то не местный. Мне даже нравилось. Тем более, что под восемью традиционными слоями ткани у неё всё было гармонично. Только ревновала она сильно, когда я по вечерам с гитарой уходил. Хотела, чтобы я подле неё сидел. А мне люди нужны! Если бы не ревность её глупая, то и сейчас бы, наверное, жили.

Ну да. Где местная провинциалка со средневековым интеллектом, а где столичный архитектор — элита элит среди строительной братии. Конечно, ему хотелось к людям. Что такое загибаться от информационной голодухи, обе землянки понимали очень хорошо.

— Аркаш, если ты музыкант, да еще москвич, то какой из тебя батрак?

На скепсис Ольги Борисыч только улыбнулся.

— А я, Оленька, архитектор. Потомственный. Весь цикл обучения от помощника каменщика прошел. Дед мой, между прочим, принимал участие в строительстве здания МЭИ (Прим. авт.: Московский энергетический институт. Очень красивое здание). А отец ещё стажёром успел поработать с великим Алексеем Душкиным**. Пусть простым исполнителем, но всё же.

И пояснил, видя на лицах собеседниц абсолютное непонимание:

— Станцию метро «Новослободская» с Душкиным проектировал. Это, девочки, одна из самых красивых станций на свете. Её уникальность весь мир признает. Ну и я оказался не обделен способностями.

— А гитара? — не утерпела взбодрить беседу Серафима, видя, что Аркадий стремительно погружается в воспоминания.