Книга Гламорама, страница 145 – Брет Истон Эллис

Я набираю код, отключающий сигнализацию. Дверь со щелчком открывается.

Я бреду, спотыкаясь, через двор.

Гостиная пуста — повсюду только мебель, сдвинутая утром с места французской съемочной группой.

Не снимая пальто, я подхожу к компьютеру. Он уже включен. Я нажимаю на клавишу. Я ввожу команду.

Я набираю слово WINGS.

Пауза. Экран вспыхивает. Возникает надпись WINGS ASSGN#3764.

Начинает появляться текст. Разворачивается какая-то диаграмма.

15 НОЯ

BAND ON THE RUN

А под этим:

1985

И затем:

511

Я перехожу на следующую страницу. На экране появляется карта: автострада, направление проезда. Дорога ведет к аэропорту имени Шарля де Голля. Ниже появляется логотип Trans World Airlines.

TWA.

И больше ничего.

Я начинаю стучать по клавиатуре, чтобы распечатать файл. Там две страницы.

Ничего не происходит. Я задыхаюсь от избытка адреналина! Затем я слышу один за другим четыре коротких звуковых сигнала.

Кто-то входит во двор.

Тут я соображаю, что принтер не включен. Когда я включаю его, он тихо щелкает, а затем начинает гудеть.

Я нажимаю еще на одну кнопку: экран мигает.

Голоса снаружи. Бобби, Бентли.

Первая страница файла WINGS медленно выползает из принтера.

У входной двери звенят ключами.

Вторая страница файла WINGS следует за первой, слегка наползая на нее.

В холле открывается дверь: шаги, голоса.

Я вынимаю две страницы из принтера, запихиваю их в карман пиджака, затем выключаю компьютер и принтер. Затем бросаюсь в кресло.

Но тут до меня доходит, что, когда я вошел, компьютер был включен.

Я кидаюсь к компьютеру, включаю его обратно и снова бросаюсь в кресло.

Бобби и Бентли заходят в гостиную, сопровождаемые членами французской съемочной группы, включая режиссера и оператора.

Положив голову на колени, я тяжело дышу.

Голос — я не уверен, кому он принадлежит, — спрашивает:

— Что ты здесь делаешь?

Я ничего не отвечаю. В гостиной холодно, как зимой.

— Мне плохо, — говорю я, поднимаю голову и морщусь от света. — Я нехорошо себя чувствую. — Пауза. — Ксанакс кончился.

Бентли смотрит на Бобби, а затем, подойдя ко мне, бормочет без всякого интереса:

— Херово.

Бобби смотрит на режиссера, который изучает меня с таким видом, словно вот-вот примет какое-то решение. Наконец режиссер кивает Бобби — это знак к началу съемки сцены.

Бобби пожимает плечами, падает на диван, развязывает галстук, затем снимает пиджак. Плечо его белой рубашки от Comme des Garзons слегка испачкано кровью. Бобби вздыхает.

Появляется Бентли и протягивает Бобби стакан с выпивкой.

— Что случилось? — спрашиваю я, почти не слыша собственного голоса. — Почему вы ушли с вечеринки?

— Несчастный случай, — говорит Бобби. — Совершенно непредвиденный.

Он отпивает из стакана.

— Что такое? — спрашиваю я.

— Брюс Райнбек погиб, — говорит Бобби, стараясь не глядеть на меня, а затем недрогнувшей рукой еще раз подносит стакан ко рту.

Бобби не ждет, пока я спрошу у него, как это случилось, — впрочем, я и не собирался спрашивать.

— Он пытался извлечь взрыватель из бомбы в квартире на Бетюнской набережной, — вздыхает Бобби, не вдаваясь в детали. — Уж не знаю зачем.

Я сижу на своем месте настолько долго, насколько это возможно без того, чтобы сойти с ума, но когда режиссер делает мне знак подняться, я, пошатываясь, встаю на ноги.

— Я… пойду, пожалуй, посплю, — говорю я, а затем, ткнув пальцем вверх, добавляю: — На втором этаже.

Бобби ничего не говорит, просто безразлично смотрит на меня.

— Я… я ужасно вымотан, — говорю я, трогаясь с места. — Вот-вот с ног свалюсь.

— Виктор, — внезапно зовет меня Бобби.

— Да? — Я останавливаюсь, чувствуя, что все мое тело покрыто холодным потом, а желудок до краев заполнен кислотой. — Да? — снова спрашиваю я.

— Что у тебя торчит из кармана? Он показывает на мой пиджак.

Я с невинным видом гляжу в указанном направлении.

— О чем ты?

Бобби встает с дивана и подходит ко мне так быстро, что чуть не сбивает меня с ног. Одним движением он выхватывает заинтересовавшую его бумажку из моего кармана.

Он рассматривает ее, переворачивает, а затем вновь глядит на меня.

Он протягивает мне бумажку, скривив рот, и пот блестит у него на висках, на переносице и во впадинах под глазами. Жуткая улыбка во весь рот.

Я беру лист бумаги у него из рук, у меня мокрые ладони и руки трясутся.

— Что это? — спрашиваю я.

— Иди спать, — говорит он, отворачиваясь.

Я смотрю на листок.

Это расписание съемок на завтра, которое первый ассистент режиссера сунул мне, когда я выходил с вечеринки на рю Поля Валери.

— Жаль Брюса, — говорю я неуверенно, потому что мне его совсем не жаль.

Я на втором этаже, замерзаю в постели, закрывшись на замок. Я сожрал ксанакс, однако сон так и не идет. Раз десять я начинаю мастурбировать, но тут же останавливаюсь, осознав всю бессмысленность этого занятия. Я пытаюсь не прислушиваться к крикам, которые раздаются снизу, и надеваю наушники, но кто-то из французской съемочной группы засунул в мой плеер кассету, на которой в течение девяноста минут Дэвид Боуи поет «Heroes» снова и снова, бесконечным кольцом — еще одно, не лишенное логики преступление. Я начинаю считать те смерти, в которых я не виноват: почтовые марки с токсином в клеевом слое, книга со страницами, пропитанными ядом, который убивает в течение считанных часов, костюмы от Armani, настолько насыщенные отравой, что жертва впитывает к концу вечера через кожу достаточное количество, чтобы умереть.

В 23:00 Тамми наконец впархивает в гостиную с букетом белых лилий в руках, а руки у нее все в болячках, большинство которых размещается на локтевом сгибе. Следом появляется Джейми. Я читал эту сцену, так что более менее представляю ее. Когда Джейми сообщают о смерти Брюса, она просто говорит: «Ясно» (но Джейми-то знала, что произойдет с Брюсом Райнбеком, она знала это еще в Лондоне, она знала это, когда мы приехали в Париж, она знала это в первый же день, когда играла в теннис с Брюсом, она знала это всегда).