Книга Змеиные боги, страница 61 – Лизавета Мягчило

Мальчишки решили за нее – Павел догнал и по-свойски притянул к себе Гаврилову, Елизаров рысью помчался к дому Софьи, полный щенячьего энтузиазма. Они даже не попытались его догнать – так и направились пошатывающейся компанией к тропинке, ведущей на поляну сон-травы. По словам старухи, морова изба была где-то рядом.

Через пятнадцать минут веселье начало спадать, появлялась досада – неужели Вячеслав не смог договориться? Смог. С пригорка они увидели два приближающихся силуэта. Старуха семенила следом не спеша, Елизаров то и дело возвращался, чтобы посетовать на глубокую старость провожатой. Еще издали студенты услышали ее визгливые проклятия и наречение Славика бесноватым. Может, так оно и было.

А предупреждение Щека вот-вот норовило сбыться. Они были готовы сворачивать горы, идти километры и возвращаться грозными победителями. Вместо этого старуха беспечно усмехнулась и ступила на широко проторенную тропу. Мимо распаханных полей, где смущенно выглядывали ростки пшеницы из мягкой земли, мимо поляны, на которой Катя так старательно собирала цветы, а потом неслась с ними к старухе – обреченная, задыхающаяся.

Ребятам не пришлось углубляться в лес, не было непролазного бурьяна, тропа их не путала. Вела себе прямо, великодушно огибала пышный непролазный малинник и дикую ежевику. Прямо за первыми сосновыми стволами их путешествию настал конец.

Сердце Кати ударило вхолостую и тут же сжалось, начиная трусливо ускорять ритм. Они видели избушку из сказок. Ту самую, в которой положено обитать Бабе-яге – проводнице в таинственную Навь. Высокие шесты, замшелые, поеденные короедами брусья, прогнившая на крыше солома. Дверь была таинственно приоткрыта на два пальца, но из-за тяжести своей вовсе не шевелилась. Ни окон, ни щелей – темнота внутри засасывала.Тоненькая лесенка на толстых шпагатах казалась ненадежной – прутья поела влажность.

Софья удовлетворенно хмыкнула, с хрустом разогнула натруженную спину:

– Уговор я выполнила. Давай, девка, делай свою фотографию, и айда обратно, мне еще скотину покормить надо, из-за вашего маракуши^[9] забыла в курятник зайти.

Смоль послушно достала камеру. Первым снимком вышел широкий порог и размазанный силуэт головы Елизарова, заглядывающего в темноту дверного проема. Натужно скрипнули старые проржавевшие петли, потянулась по взбухшему от дождей порогу дверь. Тяжело, будто стараясь не пустить внутрь тех, кому еще не положено. Кто дышал, чье сердце еще билось.

– Баба Софа, а баба Софа, так тут нет никого, что это за морова избушка? – Голос Славы звучал так громко и возмущенно, будто он орал на ухо. Смоль усмехнулась, с удивлением для себя отметила, что в деревянном доме на сваях не жило даже эхо. Место пыталось заглушить все звуки.

Старушка не удивилась, издевательски расхохоталась, бойко семеня обратно по тропинке. В ней не было и толики того страха, с которым она говорила о курганах на болоте. Оно и неудивительно: в пустой избе жили лишь чудом забравшиеся полевые мыши, их помет кучками прятался в углах.

– Дак кто ж вас, голубчиков, к старым моровым избам поведет? Грешно покой почивших нарушать, нечего туда нос совать. Избушку посмотрели? На фотографиях страшно? И ладно с вас. Тем паче ваша красавица мне лишь одну полную корзину принесла. Не моя доброта – искали бы домик сами, куковали.