Книга Змеиные боги, страница 63 – Лизавета Мягчило

Слова легли на язык легко и беззаботно. И эти самые слова перевели их через незримую черту.

– Я знаю, где есть другая.

Смоль малодушно надеялась, что он промолчит, оставит без внимания тот факт, что знания эти дать мог лишь один, ненавистный для него человек. Ей хотелось, чтобы Саша и дальше шел спокойным, размеренным шагом у нее за спиной – к злому темному взгляду Катя уже привыкла. Бестужев нагнал ее в несколько широких шагов, поравнялся. Пошел по зарослям крапивы, словно по шелковой траве – не дрогнул ни один мускул. Только глаза – потемневшие, злые. Не видела в них Смоль задора и поразительной глубины, в которой готова была топиться, забываться. Что переменилось? Что изуродовало его, а ее что оттолкнуло?

Саша так и не извинился за тот горько-сладкий поцелуй на поляне, за злые слова, что хлестали ее разум тяжелыми пощечинами. Он молчал, но теперь она всегда чувствовала взгляд Бестужева на себе, и это не будоражило. Сколько Катя мечтала, чтобы он смотрел лишь на нее так пристально и жадно? И что теперь чувствовала? Все эмоции обернуты толстым слоем грязно-бурой ваты.

Будто каждого из них переиначили, вывернули. Вкрадчивый низкий голос пустил по рукам крупные мурашки, почти физически лизнул загривок:

– Ты выбралась, верно? В ту ночь, когда этот пообещал тебя вывести к моровой избе. Ты настолько ему доверяешь?

Плечи невыразительно дернулись, Смоль ускорила шаг. Ноги сами вынесли к дому, а затем за сарай, на притоптанную траву около старых слив, мимо ломаных сучьев давно позабытых вишневых деревьев. В низину.

Щеку? Доверяла?

Доверяла? Как объяснить это обволакивающее и опьяняющее чувство? Ее будто тянуло на привязи – начни упираться и пятками вспашешь землю. Сопротивляться-то и не хотелось. Но скажи она что-то подобное Бестужеву, и он не просто высмеет – порежет острыми словами на кровавые лоскуты. Такое внутри себя баюкают – взращивают и относятся с трепетом. Желание защитить неожиданно сокровенное вбивало в ее слова равнодушный холод:

– Сколько ты стоял на той поляне?

– Ты несправедлива ко мне, Смоль. – Уголок его губы скривился в косой усмешке, Бестужев разочарованно покачал головой, переводя взгляд на небо. – Я всего лишь хотел убедиться, что он безопасен. Не забывай, где мы. Мы здесь чужие. Я разговаривал с Белясом, знаешь, сколько пропадает здесь таких, как ты?

– И это делает любого убийцей?

– Это делает любого незнакомого опасным. Кто он? Где его дом? Расскажи мнехоть что-то, каплю информации, Смоль. Что заставляет тебя затыкать уши и чесать напролом по минному полю?

Его голос становился громче, набирал силу, а каждое слово – мелким камешком по лицу, вызывало горькую досаду. На Бестужева, у которого подрагивала верхняя губа и в оскале показывались зубы каждый раз, когда кто-то говорил о Щеке. И на себя. Потому что его слова имели смысл, но тревога не пробивалась через окутывающий сознание запах осенней листвы.

Катя сердито фыркнула и снова дернула костлявым плечом. Еще немного, и она не сможет говорить – дыхание собьется, Смоль почти перешла на бег. Поразительно, вспомнился каждый куст, отливающий серебряными листьями в свете луны. Та ночь оживала, вела за собой, но теперь рядом был не Щек, а группа. Хохочущая, рассуждающая о бытии пьяными голосами в паре шагов позади. Один Елизаров заметил намечающуюся стычку и, тактично промолчав, увеличил расстояние между ними, растянул разговор с ребятами и замедлил шаг.