Книга Брусничное солнце, страница 134 – Лизавета Мягчило

Никогда раньше младшаяГлинка не подумала бы, что колдовство — не стихийно, оно имеет свои правила, устои и обычаи. Яков терпеливо рассказывал об откупах, делил обряды на природные и бесовские, учил черпать силу из тонкого ручья и болотной мертвой воды. Объяснял, показывал и терпеливо повторял, когда понимал, что от понимания Варвара далека.

Легче всего ей давались тихие напевные обряды — сила сама рвалась в дело, обвивала все черной паутиной, так красиво плела… Но когда дело касалось быстрой магии — защиты или ловкого шепотка, когда нужно было защититься от летящего в спину проклятия — Варвара терялась. А потом складывалась с хрипом, когда волшба Якова жрала тело. Он всегда оставлял день на попытки снять ее самостоятельно. И всегда выбирал заклятия на телесную немощь. Пока Глинку рвало, в глазах двоилось и плыло, колдун равнодушно слушал проклятия Авдотьи, прикрывающей хозяйку рваным сырым одеялом.

«Бес подколодный и не дрогнула ж рука… Чтоб околеть тебе, да сколько ж ты мучить ее будешь? Сразу снимай, говорю!»

Она непременно топала ногой, по старой привычке упирая руки в крутые бедра смотрела исподлобья. И почти сразу тушевалась, когда Яков поворачивал к ней голову, смиряя пристальным немигающим взглядом:

«А уйдет твоя барыня с болот, ты чужую волшбу снимешь? Она не старается должно, пусть пробует».

И Варваре сказать бы, что он не прав, что она старается изо всех своих сил, но язык всегда примерзал к горлу, она сама в себе сомневалась.

К третьей седмице она научилась чуять чужую волшбу, понимать, когда в ее сторону летит порча. И… Все. Дальше все ходило на двадцатый виток родного ада.

Попытки Варвары научиться становились все отчаяннее, а проклятия Якова — злее.

К Михайлову дню[1] барыня почти уверилась, что он снова примет облик неупокоеного и сожрет ее заживо. И каково же было ее трусливое облегчение, когда гнев напряженного колдуна в день святок пал на Авдотью?

Нить из заклинаний, оставленных Яковом у порога двери, больно жгла пальцы. Тот наказал обернуть их вспять, заставить помчаться к хозяину, разве ж сложно? А не выходило. Волшба золотыми горошинами падала на порог, разбивалась десятками искр, чтобы снова растянуться едва заметной паутиной. Прищурься, напрягись и заметишь. Да только толку от этого вида? Выйти Варя не сможет, как бы ни захотелось.Ступи через проклятие и ее снова скрутит, будет полоскать следующие три дня подряд, пока не смилостивится Яков.

Все произошло слишком резко: болотную тишину разодрало громкое злобное верещание и резкие окрики Якова. Через пару минут дверь распахнулась настежь ударом ноги и колдун с упырицей шагнули через порог. Оба перемазанные, с выпученными от напряжения и злости глазами. Мужчина пытался перехватить в другую руку воротник незатыкающейся, осыпающей его проклятиями Авдотьи, а та лягалась и кровожадно стремилась отгрызть его пальцы.

Стоило им пройти за черту заклинаний, и те осыпались золотой пылью, брошенная вперед упыриха прокатилась по полу к самой лавке, гулко ударяясь о нее лбом. Тут же вскочила, неразборчиво причитая ринулась снова к дверям и тогда Варвара натянула повод. Заставила подругу замереть, широко распахнув окровавленную зубастую пасть у самого живота Якова. Тот в свою очередь хладнокровно занес руку для удара, обещающая статься звонкой и сильной, оплеуха так и не опустилась на рыжеволосую голову.