Книга Брусничное солнце, страница 167 – Лизавета Мягчило

Даже после смерти матушки он чтил ее наставления. Прилежный сын, боящийся ослушаться призрака. Тешащий себя тем, что она бы гордилась им…

Сейчас ты бы отвернулась от меня, мама?

Он так отчаянно мечтал слиться с волчьей шкурой, забыть свою сущность, свою горькую судьбу. Он мечтал насладиться ветром, взъерошивающим шерсть и запахами, которые наотмашь швыряет природа в покрытую льдинками морду. И не мог.

Перед глазами стояла Варвара. Колдун слышал ее первый горький всхлип.

И снова выл, запинался, путаясь в четырех лапах, стремглав несся к новому пню, чтобы упасть плашмя, поднимаясь уже конем. Только не человеком, только бы продлить момент пустоты, заставить себя забыть.

Отравила, пустила по венам огонь. Тело порывалось предать, развернуться, вернуться в комнату, которая казалась ему самым безопасным местом на всем белом свете. Нельзя.

Каждый раз, когда вой чертей внутри оглушал, когда колдун спотыкался, грузно падал на землю, мечтая переломать ноги, воспоминания волокли за шкирку в сон. Дурной, заставивший захлопнуть за собою дверь теплой комнаты. В этом сне собственная тьма боролась с чужой. И проигрывала.

Та самая ведьма, которую он не успел убить в усадьбе Брусилова, насмешливо щурила прозрачные глаза, опускаясь перед ним на буйно цветущие травы. И они сохли под ее пальцами, сворачивались лепестки желтоглазых ромашек, съеживались, пуская по воздуху запах гниения.

— Так нужна тебе эта девка? Бросай ее, для чего тебе прозябать в этих топях. Отдай, мальчик, я умею быть благодарной. Знания веков, сила, возможность жить в богатстве и роскоши. Ты обретешь все.

Оглушенный, затянутый в чужое марево сна, Яков резко припал к земле, дернулся к ведьме, когти полоснули по ее глотке. И прошли сквозь. Ведьма нетерпеливо прищурилась, закусила щеку. И ветра вокруг запели,застонали деревья, пока все его страхи ползли наружу, множились. Рядом появилось тело матери, припорошенное снегом. Воткнутые в спину вилы прибили ее к земле. А поодаль мучители пировали за широким столом. Хохочущие, набивающие брюхи мясом и водкой, горланящие песни. Швыряющие в ее сторону кости.

Яков захлебнулся злостью.

— Катись в пекло.

— Грубо… — Она протянула к нему руку, железными пальцами сжала челюсть, повернула в сторону материнского тела силой. — Быть мертвой — не худшая участь. Рассказать, что я уготовила для твоей Варвары? Боль. Разве матушка не рассказывала тебе, как в ведьмовской груди запирают дар? Это страшная пытка для ведьмы, мальчик. Когда все внутри горит, ты не можешь дышать, ты не в силах уснуть. А сила отрывает от тебя по кровавому куску и жрет, жрет, неспособная насытится. Я позволю глупой барыне избежать этой участи, помогу Самуилу обуздать колдовство амулетами и кольцами. Или, если мне придется идти за Варварой, я выдеру из нее все живое, пусть молодой граф играется с пустой оболочкой, оно и приятнее, и проще выйдет.

— Ты сначала доберись. — Голос перешел на вибрирующее рычание, когда Яков перевел взгляд на женщину, дернул головой, сбрасывая пальцы с лица. — Богом клянусь, ты не выберешься с болот живой…

И она расхохоталась — безумно, громогласно, ее смех подхватило карканье вороньей стаи, все небо затянулось птицами, на головы посыпались перья.

А кругом один за одним столбами черного дыма появлялись силуэты, обретали плоть, смеялись и шептали. Лились кругом ведьмовские слова, переплетались, пришибая к земле потоком проклятого дара.