Книга Биение истинного сердца, страница 240 – Айя Кот

— Явились, значит. — Ёкки преграждает Есении путь, грозно сверля её взглядом. — Где вас носило, ироды малолетние, а?

— Гуляли. — Есения, понимая, что бежать бесполезно, садится и замечает за спиной Ёкки Горыныча, который руками показывает какие-то волнообразные движения. — На… Речке.

— На речке, значит. — Ёкки грозно кивает, всем своим видом показывая, что не верит ей. — И что же вы там делали.

— Мы? — Есения вновь смотрит на Горыныча, который разводит руки в стороны, словно плывёт. — Ну… Плавали.

— Плавали? — Ёкки вопросительно вскидывает брови. — И как же ты плавала, если воду не любишь, а?

— Ну, Горыныч плавал, а я смотрела. — Есения недовольно дёргает хвостом. — Там водичка так переливалась искорками энергетическими. Я смотрела на неё. А ещё бабочек ловила, травинки изучала. Ты же мне рассказывал о разных, рисунки показывал, вот я и училась их различать. Кто зеленее, кто для сил, кого наоборот не трогать. Они, знаешь, пахнут по-разному. Я и этим занималась, да. А потом Горынычу рассказывала и показывала, когда он накупался. Вот. Хотели пойти на пляж песок плавить, но где-то на острове энергия всколыхнулась, мы испугались, что могли маги с Большой Земли прийти, и побежали в укрытие. Там сидели, прислушивались, какой-то шум слышали и вылезать не хотели, ты же всегда говорил, что если какой-то шум, то не лезть вперёд всех, а наоборот прятаться и притихать. Ну мы и притихли. С мышкой играли. А потом, когда всё тихо стало, ещё немного посидели, посидели и пошли домой. Вот.

—И на цветочной поляне вас не было? — Ёкки хмурится, но уже как-то не зло.

— Нет. — Есения даже головой качает. — Что нам там делать? Запахов много слишком, солнце днём сильно жарит. А что? Там что-то было? Маги ходили?

— Да какие маги? — Ёкки выдыхает, вытирая руки об фартук. — Пожар кто-то устроил.

— Пожар? — Есения в шоке округляет глаза. — Какой ужас!

— Не вы? — Ёкки смотрит всё ещё с неким сомнением.

— Конечно нет! Зачем нам пожары? Ты же запретил с огнём играть, вот мы и не играли. Около воды были. Огонь и вода же не дружат? Мы и пошли туда, ну, чтобы ты больше не злился.

— Ладно. — Ёкки хмуро кивает. — Идите руки мойте и есть.

Буян. Вечер какого-то там дня.

— …Ну и таким образом получается, что души — это частички той самой космической энергии, обладающие коллективным бессознательным, а где-то там, наверху, оно коллективное сознательное. И души, хоть и живут крайне долго, но всё же когда-то умирают и вновь возносятся к космосу, присоединяясь к привычному коллективному сознательному, передают всю информацию, полученную здесь, и… Есь, ты не слушаешь.

Есения со вздохом открывает глаза, смотря на нависшее над ней хмурое лицо Арсения. А выше бесконечное количество звёзд. Ярких, переливающихся. Один из огромных плюсов Буяна — здесь нет светового шума, которым охвачена вся Большая земля, и можно даже галактики разглядеть.

— Я слушаю. — Есения вновь прикрывает глаза, слегка ёрзая, чтобы уложить голову поудобнее на ноге Арсения. — Там просто всё так запутано… Я понимаю, о чём ты говоришь, но всё равно не понимаю.

— Есь, ну так не бывает. — Арсений опускает руку и кладёт её на лоб Есении. — Ты либо понимаешь, либо нет. Опять накрыло?

Есения издаёт максимально невнятный звук, не похожий ни на согласие, ни на отрицание. Её не накрыло, но состояние какое-то… Непонятное. Всю прелесть последствий погружения на дно воспоминаний она ощутила на следующее утро, когда уговорила Арсения максимально снять все его блокировки и защиты. Он, конечно, очень сильно сопротивлялся, но против аргумента, что проще восстанавливаться, когда чувствуешь, где болит, не нашёл чего ответить. И если физические последствия он быстро устранил, ибо ему не проблема даже голову на место вернуть, если тело ещё тёплое, то вот ментально Арсений оказался бессилен. Там в принципе никто не смог бы ничего сделать. Максимум— наложить что-то сверху, заблокировать определённые куски, отрезать больное от здорового… Но не вернуть в изначальное состояние. Все заплатки, всё внушённое — временно. А Есения не собиралась вечно ходить с пластырем на душе.