Книга Пташка, страница 131 – Ксения Скворцова

– Об одном прошу, забудь его.

Гнеда замерла. Все ее благостное спокойствие после примирения как ветром сдуло.

– Даже если и вправду люба ты ему, сама знаешь, не позволит ни батюшка, ни бояре взять тебя водимой^[111]. – Он сжал зубы и смотрел себе под ноги. – А женищем^[112] стать – совсем гордости не иметь. Коли прознает князь, прогневается, будет беда. А не прознает, то сам Ивар тобой наиграется и к другой переметнется. Не ты первая, не ты последняя.

– А ты всех от княжича отваживаешь или только обо мне так печешься? – сгорая от стыда и злости, спросила Гнеда.

– Только о тебе, – негромко ответил Бьярки, встречая ее взор.

– Вот спасибо за честь, боярин! Только ты тут княжича судишь-рядишь, а сам-то мне сватов что-то не заслал. – Голос девушки звенел насмешкой, но в глазах стояли слезы.

Бьярки сглотнул и, превозмогая себя, ответил:

– И за это тоже прости меня. Не напрокучу тебе больше.

Гнеда горько рассмеялась.

– Ну что ж, благодарствую за совет твой и за участие, господин мой Брячислав. А гордости, может, у меня и вовсе нет, так это и не твое дело. – Она словно не заметила блеснувший взгляд Бьярки. – А теперь трогай, прошу тебя, озябла я.

– Не в добрый час ты к нам пожаловала! – вырвалось у юноши. Он смял ворот рубахи, словно ему тяжело было дышать. – И хотел бы я больше тебя не видеть, да как подумаю о том!..

Бьярки стиснул в руке повод и, тряхнув русыми кудрями, быстро зашагал к дому.

Ветер свистел в ушах, и кровь стучала в висках, заставляя сильнее подстегивать Баюна, вороного мерина, который тоже опьянел от скачки и теперь безрассудно мчался вперед, яростно закусив удила, роняя на талый снег клочья белой пены. Ивар получал наслаждение от близости опасности, она возбуждала его, и княжич презирал тех, кто избегал ее. Он не боялся смерти, сознавая, что рано или поздно она настигнет всякого, и предпочитал быть убитым в честном бою, нежели лишиться рассудка от старости или быть заживо изглоданным болезнью. А может, каким-то звериным чутьем Ивар знал, что гибель его еще далека, потому и не ведал настоящего страха.

И все же лошади понемногу уставали. Их копыта вязли в рыхлом крупитчатом насте, и княжич уже понимал, что им не догнать сарынов на легких тонконогих кобылках. Тем более что чем дальше воины уходили за ними в поле,тем сильнее была вероятность попасть в подготовленную засаду. Уж Ивар-то знал. За свои два с небольшим десятка прожитых лет он успел хорошо познакомиться с народом, постоянно маячившим на границах княжества, и выучить его повадки.

Степняки были коварны. Да, пожалуй, если требовалось бы одно залесское слово, чтобы описать их, это было бы коварство. Их обещание, данное чужеземцу, ничего не стоило. О вероломстве этих плосколицых людей, самый прищур раскосых глаз которых говорил о природной хитрости, можно было слагать бесчисленные басни, и при дворе отца так и делали. Все свое княжение Войгнев провел на шатком мостке, где следовало удерживать равновесие, иногда мечом и секирой, иногда – подарками и лестью.

И нынче, когда княжич со своей небольшой, но отважной и верной дружиной гнался за наворопом^[113] кочевников, на который они случайно наткнулись прямо посреди лова, Ивар уже прикидывал в уме, что все это значило. В их отношениях с Полем продолжалось длительное затишье, но кажется, сарыны подняли голову, не иначе как заслышав о нездоровье князя.