Книга Победа для двоих, страница 122 – Анастасия Коскова

Никогда раньше я не чувствовала в себе столько сил и уверенности. Никогда не могла позволить себе сказать то, что говорила сейчас, и я говорила и говорила.

— Я могла бы сбежать, дядя, — понизив голос, призналась ему. — Я думала об этом. Правда, думала. Затеряться в Варласе. Что может быть сложного? Я могла бы начать все с чистого листа. Не слышать твоих указаний. Действовать так, как захочу… Через два года я бы даже прибыль с артефактов начала получать, понимаешь? — я тонко улыбнулась, позволяя понять: вовсе не возможная прибыль от изобретения удержала меня от побега. — Но я тут. Знаешь, почему?

Я с силой прикусила губу, давая ему сейчас возможность ответить. Даже возможность все испортить и обесценить мои слова, если захочет… Но он этого не сделал.

Уставшие серые глаза смотрели цепко, будто в первый раз.

— Почему, Катарина? — послушно произнес он то, что я больше всего хотела от него услышать.

Не ответ. Не показ того, что он все знает. А вопрос. Вопрос, означающий, что он действительно интересуется моим мнением.

И услышав его, внутри все заликовало.

Мое признание получился куда тише, чем обвинения. Наверное, так оно обычно и бывает.

— Потому что я люблю тебя, дядя… Да, ты меня раздражаешь, ты меня злишь, ты меня душишь своей опекой, но я все равно люблю тебя. И я не хочу тебя бросать.

Я видела, как меняется выражение его лица. От удивления к смятению, от смятения к… любви?

— Но я больше не буду молчать. Не смогу и не захочу, — подвела я итог, чувствуя, как слезы подступают к глазам. — Я буду говорить, я буду спорить, я буду бороться за свою свободу. И я надеюсь, что ты, хотя бы однажды, перестанешь видеть во мне маленькую девочку и начнешь воспринимать меня как личность.

Я замолчала, ожидая его ответа. Тишина в комнате казалась оглушительной. Я боялась даже дышать, опасаясь разрушить хрупкий момент понимания.

Дядя долго молчал, сверля меня взглядом, словно пытаясь разглядеть что-то, скрытое глубоко внутри. В глазах его по-прежнему плескалась тревога, но теперь к ней примешалась и какая-то… растерянность?

— Ты… удивила меня, Катарина, — наконец произнес он, и голос его звучал глухо и как-то устало. — Я ипредставить себе не мог, что в тебе столько… силы. Сейчас ты так похожа на свою мать…

Я сглотнула. Дядя нечасто упоминал свою сестру — слишком болезненными были воспоминания. Но и теперь, едва слова сорвались с его губ, он отвернулся, подошел к окну и, ухватившись за край портьеры, невидящим взглядом уставился на улицу.

— Возможно, я действительно был слишком строг с тобой. Возможно, я не давал тебе возможности проявить себя. Возможно… я ошибался, выбрав такой способ твоего воспитания.

Он помолчал, словно собираясь с мыслями, а потом повернулся ко мне, и в его глазах я увидела такую тоску, что сердце болезненно сжалось.

— Но, Катарина, пойми… У меня не так много времени, чтобы понять, действительно ли ты сможешь позаботиться о себе. Ты говоришь о двух годах… Но я… Я не уверен, что у меня есть эти два года.

Дядя отвел глаза, а внутри меня все замерло. Словно в первый раз я увидела, как его бледное лицо отливает желтизной, как на лбу выступила испарина, как… болезненно он выглядит.

— Что ты имеешь в виду, дядя? — прошептала я, медленно оседая на кровать.

Он вздохнул и, будто я была маленькой девочкой, требующей утешения. Подойдя ко мне, он легко погладил по голове. Ладони его оказались холодными и дрожащими.