Книга За сумеречным порогом, страница 14 – Питер Джеймс

Он бросил лягушку в пластмассовый стакан миксера фирмы «Кенвуд», плотно закрыл крышку и поставил миксер на весы. На другую чашку весов он аккуратно поместил гирьки. Четыре фунта три унции семь граммов. Он уже взвесил отдельно пустой стакан и лягушку. Лягушка прыгала на стекло, лапки ее отталкивались от острого неподвижного лезвия в основании.

Харви подключил шнур к розетке на стене, и на миксере сбоку загорелся зеленый предупредительный огонек. Он уставился на свои измерительные приборы, едва замечая лягушку, и схватил большим и указательным пальцами рычажок, приводящий миксер в действие.

Шевельнулась какая-то тень, он вздрогнул и оглянулся.

Мистер Стиппл, его учитель биологии, в щеголеватом галстуке-бабочке и льняном пиджаке, язвительный, довольно надменный мужчина с гладкими волосами, расчесанными на прямой пробор, и мелкими аккуратными чертами лица. Он сделал в направлении Харви несколько шагов в своих ботинках на резиновом ходу.

– Добрый вечер, Суайр. Так поздно работаете?

– Я провожу эксперимент, сэр, – сказал Харви.

– Да ну! – Мистер Стиппл внимательно посмотрел на миксер. – Не сочтите за труд объяснить мне свой эксперимент.

Харви вызывающе посмотрел на учителя. Лягушка подпрыгнула, он убрал пальцы с выключателя.

– Эксперимент в области кулинарии? Вы готовите из лягушки суп?

– Я провожу эксперимент относительно потери веса, сэр, – пояснил Харви.

Учитель стал еще внимательнее рассматривать лягушку.

– Эксперимент по потере веса?

– Я хочу заметить разницу в весе в момент смерти.

– В домашнем миксере?

– Предав лягушку смерти в этом закрытом контейнере, ничего не добавляя и ничего не вынимая оттуда, я смогу определить, происходит ли потеря веса или массы в момент смерти.

– И что же может доказать эта потеря веса, или массы, в момент смерти, Суайр? – Мистер Стиппл всегда говорил на децибел выше, чем требовалось, как будто обращался к невидимой аудитории.

– Это может доказать, что у лягушки есть душа.

– Душа? – эхом повторил изумленный учитель. – Вы верите, что у лягушки есть душа?

– Я думаю, возможно, у всех живых созданий есть душа, сэр.

– Вы когда-нибудь читали Попа, [1] Суайр?

– Нет, сэр.

– Стоит почитать, мой мальчик. «Вы теряете нить жизни в тот момент, когда анатомируете какое-либо создание».

– Вы тоже все время препарируете животных, сэр.

Мистер Стиппл поднял вверх палец:

– Для пользы дела, Суайр. Только для пользы дела.

– У меня тоже есть цель, – настаивал Харви.

– Эта лаборатория предназначена только для изучения программы экзаменов нулевого и А уровней, Суайр. Это не место для жестоких игр.

– А я и не играю в жестокие игры.

– Не думаю, что умерщвление лягушки в миксере можно считать серьезным экспериментом, Суайр. Это одна из наших лабораторных лягушек?

– Нет, сэр, я поймал ее сам.

– Предлагаю вам поторопиться в пансион, Суайр. Уже почти девять. А по дороге выпустите эту лягушку. А откуда миксер?

– Он мой, сэр. Из дома.

– Я думаю, пусть он останется пока у меня.

Крепко сжав губы, Харви покинул лабораторию, спустился по каменным ступенькам и вышел во двор. Поколебавшись, выпустил лягушку в кусты и быстро зашагал в направлении школьного здания.

Учитель биологии наблюдал за ним через зарешеченное готическое окно здания в викторианском стиле. Этот мальчик беспокоил его, как и все остальные, впрочем. Он был неглупым и временами проявлял недюжинные способности, когда хорошенько сосредоточивался, но обычно он пребывал в своем собственном мире. Он всегда был несколько погружен в себя, что вызывало у некоторых учителей опасения. После той аварии ему определенно стало хуже, у него стали появляться эксцентричные идеи, он задавал странные вопросы. Ему бы сосредоточиться на подготовке к экзаменам, а он носится с этой навязчивой идеей о смерти.

Возможно, если быть справедливым, он все еще переживает потерю матери.

Куча мальчишек притаилась у боковой двери: Харви увидел горящую красную точку и почувствовал сигаретный дым.

Несколько его однокашников оглянулись, когда он шел по дорожке. Один из них сказал:

– Зомби идет!

Последовал взрыв хохота.

– Эй, Харви, как там поживает твой друг Боженька? Он собирается тебе помочь с экзаменами?

– Эй, Харви! – прокричал другой, Хорстед. – Андерсон говорит, те люди, которые побывали на том свете, становятся зомби. Он считает, что ты определенно стал зомби.

Харви ничего не ответил.

Уоллс-младший сморщил нос и сделал вид, что принюхивается.

– От него несет мертвечиной.

Смех провожал его до вестибюля. Они – невежды. Все в этой школе – невежды.

Этот смех преследовал его, когда, возбужденный, он лежал позднее в своей постели, и сон не шел к нему. Две недели назад сняли гипс, и рука чертовски болела. Ему было больно лежать на ней, и он перевернулся на спину, но, лишившись опоры, рука стала болеть еще сильнее. Он перекатился на правый бок, но давление на сломанные ребра было слишком сильным, и он с трудом подавил крик боли.

В темноте он слышал дыхание пятерых товарищей по дортуару. Дейкр шумно и прерывисто всхрапывал, всасывая теплый ночной воздух через свои разросшиеся аденоиды. Кто-то слева, не то Пауэлл, не то Уоллс-младший, ворочался, и кроватные пружины стонали. Была тихая душная ночь, и через незанавешенное окно он видел каштан, облитый, как глазурью, лунным сиянием.

Харви закрыл глаза и снова попытался заснуть, но яркий свет луны, казалось, прожигал его череп и проникал в мозг. Он видел мистера Стиппла в его аккуратно завязанном галстуке и представлял, как пытает его кислотой и скальпелем; слышал его крики, чувствовал его судороги под рукой, следил, как ускользает из него жизнь. Харви улыбнулся и почти погрузился в сон.

Затем его обуял новый приступ гнева. Его приятели ухмыляются, перешептываются друг с другом, когда он идет мимо, хихикают у него за спиной.

Харви не был уверен, когда все это началось – то ли после того, как он рассказал им, что с ним произошло, то ли после того, как он избил Рекетта. Рекетта с его огромным обрезанным «петухом» и сексуальными победами, который хихикал громче всех, когда Харви рассказывал, что с ним случилось и что он видел.

– Ты ведь перепихнулся с Анджи, Харви, когда был на небесах? – глумился над ним Хорстед. – Потому что Рекетт трахнул ее, когда ты валялся в больнице. Говорит, горячая девочка.