Книга Венец безбрачия, страница 18 – Полина Ром

- Баронет Эттинген, позвольте за вами поухаживать... Этот горячий грог варят по особому рецепту, который я получила в столице из рук самой герцогини Бергано.

Рядом с вдовствующей баронессой сидел невысокий пузатый мужичок лет сорока пяти-пятидесяти. Красное отёчное лицо, неряшливые остатки волос вокруг глянцево блестевшей лысины, мутноватые голубые глаза, и под крупным, каким-то расплывшимся носом, покрытым сетью лопнувших капилляров – залихватски подкрученные усики грязно-желтого цвета. Похоже, в молодости дяденька был ярким блондином, но время никого не щадит.

В трапезную я спустилась слегка прихрамывая.

- Софи, что случилось? Почему ты хромаешь?

- Я слегка подвернула ногу и теперь она болит – не то, чтобы я была большим специалистом по средневековым балам, но какие-то танцы или хороводы там все рано будут. А я, разумеется, понятия не имела, о местных развлечениях. Потому мысль прикинуться хромой показалась мен весьма удачной.

При моем появлении жених, баронет Этинген, встал и дождался, пока я подойду к столу. Когда я подошла, баронет встал, поклонился и ловким жестом схватив меня за руку, поцеловал сперва кисть, а потом, развернув ладонью к себе, запечатлел ещё и влажный поцелуй на моем запястье.

Маленький городок, в котором я провела свою первую жизнь, сильно отличался от мегаполисов и ритмом жизни, и привычками обитателей. На окраине у нас было большое количество частных домов, в одном из которых я и жила. Многие соседи держали не только кур и уток, но и свиней. А последние лет пятнадцать у нас в городе стали популярны козы. Корову, всё-таки, прокормить гораздо сложнее. А козе и места нужно меньше, и кормов, да и молоко её считалось намного полезнее коровьего.

Самой мне с живностью возиться было некогда, но изредка и я покупала у соседей баночку козьего молока. Именно тогда я и узнала, как противно пахнет старый козёл. За своими «девочками» соседка следи тщательно, вычёсывая их и собираю пух для вязания. А вот козёл Борька таких вольностей ей не позволял, брыкался и бунтовал. И запах от этого грязнули был весьма мерзким: душным, тяжёлым, вызывающим отвращение. Именно так и пахло от баронета Этингена.

Звали его, кстати, Боурис. Я немедленно про себя стала называть его Борька. Мне пришлось сидеть с ним за столом рядом и тяжёлый запах его тела и одежды мешался с каким-то истошно-сладким, примитивным и грубым запахом духов. Не знаю, чем уж он там поливался, но этим ароматом были пропитаны не только он сам и его камзол, но и все в радиусе метров трёх-четырёх от пузатой фигуры.

В общем то, внутренне я была готова к какой-то гадости, поэтому выдержала испытание поцелуем, мысленно содрогаясь от отвращения, но с невозмутимым лицом. У баронета оказались пухлые и влажные руки, и сев за стол я брезгливо отерла собственную ладошку о скатерть. К счастью, сидели мы недолго, вошёл лакей и сообщил, что карета подана.

Эта самая каретаоказалась большой раззолоченной коробкой, обитой внутри бархатной тканью и щедро выложенной подушками и подушечками. Матушка с сестрой уселись на один диванчик, а мы с баронетом – напротив. Похоже, жених заметил, что он мне неприятен, но это не произвело на него ровно никакого впечатления. В полумраке кареты он немедленно обнял меня за талию, ожидая, что я промолчу.