Книга Эридон. Игры судьбы, страница 118 – Савушка

– Хорошо, давай пофилософствуем, – я взяла у него из рук цветок, не желая срывать новый, и слегка дунула на него.

Немного понаблюдав за полётом пушинок, продолжила:

– Эти семена держатся вместе ровно до того момента, пока не придёт ветер. А потом – каждый сам за себя. Только тогда у них появляется шанс укорениться и вырасти. Самостоятельно. А капля… – я задумалась, подбирая подходящий пример. – Порой именно она может перевесить чашу весов.

Я подняла глаза, уверенная, что мой аргумент хоть немного поколебал его позицию. Но наткнулась на смешинки в синеве.

– Пример одуванчика больше относится к тому, как каждый птенец покидает гнездо, чтобы создать новое, – мягко сказал он. – Да, семена разлетаются. Но ведь они дают жизнь точно таким же. Цепочка продолжается.

Он слегка наклонился, облокотившисьна колено, и взглянул прямо на меня.

– А капля перевешивает только тогда, когда весы уже чем-то нагружены. И мы снова возвращаемся к смыслу «вместе». К ценности присутствия.

Я на секунду поджала нижнюю губу, пытаясь быстро найти достойный ответ, но Рианс говорил дальше, с какой-то глубиной в голосе.

– Это не отменяет того, что одна капля способна спасти от смерти в пустыне. Одна упавшая звезда – вернуть веру. Один человек – повернуть ход истории. Но…

Он замолчал. Вздохнул. И продолжил чуть тише:

– Есть ли счастье в том одиночестве, которое заставляет становиться этой самой каплей?

Рианс перевел взгляд в сторону и шёпотом добавил:

– Мне кажется, что те, кто выбирает одиночество, просто познали горе в толпе.

Эти слова неожиданно ударили как ветер, обжигающий старую рану. Я вздрогнула. И он это заметил. Я даже не успела повернуть голову, как Рианс добавил:

– Если однажды тебе станет тяжело быть каплей, знай: кто-то рядом может стать твоим руслом.

И наши глаза снова встретились. Он не просто смотрел – держал взглядом, как якорем. В синих сапфирах, казалось, рассыпался океан звёзд. Ощущение такое, будто внутри распахнулось окно, и в него ворвался поток воздуха – живого, свежего.

Я не сразу поняла, что приступа не случилось. Ни удушья, ни головокружения. Только ощущение лёгкости, словно я сама стала пушинкой, которую подхватил тёплый ветер.

– Знаешь, мне понадобилось время, чтобы понять тебя. Твоя взбалмошность, агрессия, сарказм – это щит. Не чтобы ранить других, а чтобы не дать ранить себя. Или, возможно, чтобы уберечь других от своей боли…

Он наклонился ко мне чуть ближе, осторожно, будто между нами был хрупкий мост, по которому можно идти только босиком.

– Должен признать: ты прекрасно играешь свою роль. Но вот одно ты не научилась прятать, – он очень осторожно поднял руку и кончиками пальцев коснулся моей щеки – нежно, как ветер касается лепестков. – Твои глаза не умеют лгать, Астрид. В ту ночь в таверне они выдали тебя.

Я почти не дышала. Время словно остановилось. От прикосновения его пальцев к моей щеке мурашки покрыли спину. Я не могла отвернуться. Не могла пошевелиться. Только смотрела, как он наклоняется ближе, как его губы приближаются к моим.

Грудь будто кто-то стянул тугим поясом. С невероятной осторожностьюРианс двумя пальцами поднял моё лицо чуть выше. И мне действительно хотелось, чтобы это произошло.

Вокруг всё исчезло: костёр, лес, шум ветра. Остались только мы. Его дыхание уже касалось моих губ – тёплое, совсем близко. И вдруг…