Книга Горыныч 3.0. Инициация, страница 4 – Милисса Романец, Кицунэ Миято

— Ожега! — прервал мысли оклик сестры.

Озара вместе с Оляной стояли у окон на повороте к кабинету психолога. Озара выглядела обеспокоенно.

— Я волновалась из-за Инициации… — чуть ли не со слезами сказала Оляна. — И она прямо меня спросила… И мне пришлось… Я поделилась своими страхами и переживаниями с Полиной Геннадьевной из-за этого, а она как тогда… когда соцслужба нас на заметку взяла…

— Ладно, попробуем разрулить, — вздохнула Ожега. — Надеюсь, наших «родителей» не вызовут, а то папа-Благомир с мамой-Алёной, как и все остальные родители…

— Да, они все вернутся только ближе к Инициации, — понурилась Оляна.

— Благословение Предка получить тоже очень важно, — закусила губу Озара.

Перед обычными людьми их общими родителями выступали родители Оляны — дядя Благомир и тётя Алёна. Их матери были родными сёстрами, а отцы — родными и двоюродными братьями, так что с детства повелось,что они всех называли мамами и папами, не особо разбираясь, кто точно чей. Озара так лет до шести-семи думала, что её родной отец — папа-Благомир, потому что тот больше всех с ними возился, катал на спине, водил в лес, знакомил с народами Нави на их территории. Папа-Боеслав, её родной отец, почти всё время разъезжал по другим мирам и странам по делам Рода, а отец Озары — папа-Богдан — тоже больше пропадал в библиотеке Гнезда, занимался её расширением или где-то учился.

Папу-Боеслава Ожега не видела уже очень давно, почти полгода прошло, как тот последний раз брал её с собой в поход-тренировку, а потом снова покинул Гнездо, и лишь иногда от него приходили скупые сообщения с посланником. Даже с другими родителями папа-Боеслав должен был встретиться где-то на пути, а мама-Анна что-то упоминала про разведывание безопасного прохода.

В её последний день рождения — тридцатого марта по человеческому летоисчислению, — когда ей исполнилось шестнадцать, отец подарил ей зачарованный нож с рукоятью в виде переплетённых трёх голов Горыныча. Словно намёк на то, что её хотят видеть юдваргом или чтобы она всегда помнила о своей семье и предках. Небольшой зачарованный клинок невозможно потерять и легко спрятать за голенищем сапога, на бедре, за лифом платья или даже в пышной причёске. По желанию нож сам появлялся в руках и всегда попадал в цель, если его бросить.

Ожега им очень дорожила и теперь волновалась, что сплетницы окажутся правы и про нож разнюхали в школьной администрации. Расставаться с подарком ей совершенно не хотелось, как и тянуть проблемы, если ситуация и правда всплывёт. Глупо было надеяться на какую-то честь человека, который может потерять моральный облик.

Если родители узнают, то… Ожега поморщилась. Думать о наихудшем развитии событий не хотелось.

Кабинет психолога располагался в дальнем «закутке» школы, почти у второго, практически всегда закрытого чёрного входа. Это не было полноценным классом, скорее переделанной кладовкой или бывшим хоз-бытовым помещением, потому что окно, выходящее во внутренний двор, было на две трети заложено кирпичами. Так что здесь даже при отсутствии штор и в самую солнечную погоду царил полумрак, а подоконник был переделан во что-то похожее на встроенный книжный шкаф, маскируя кладку белых силикатных кирпичей за стеклом. В их квартире кухня была побольше и, конечно же, посветлее. Полина Геннадьевна постаралась придать этой каморке, которую школьники прозвали «мозгопыточная», некий уют, но Ожега бы не сказала, что психологичке это удалось на все сто процентов.