Книга Бархатные листопады, страница 22 – Анна Снегова

* * *

Проходя мимо зелёной гостиной на первом этаже, замираю.

В это время дня здесь, как обычно, никого. Старый рояль, доставшийся нам от кого-то из той бесконечной галереи портретов наверху, пылится на небольшом возвышении.Когда я была подростком, маман любила устраивать здесь импровизированные концерты, приглашая всю округу. Мне было неловко и страшно, но меня всё равно заставляли развлекать гостей.

Матушка гордилась моими успехами — разумеется, она не прочила мне карьеру пианистки, всё это делалось с постоянной присказкой, как повезёт моему будущему мужу в том, что у него будет такая талантливая жена. Которая сможет услаждать его слух и музицировать на званых вечерах. Её подруги согласно кивали и ставили меня в пример своим дочерям.

Наверное, поэтому у меня и не было подруг.

Как давно я не играла… В этом тоже был мой бунт — как только я стала достаточно взрослой, чтобы бунтовать. Жаль, что мои бунты ограничивались лишь подобными мелочами. Подозреваю, матушка уступила лишь потому, что ей самой надоели концерты, и с определённого момента моей жизни она увлеклась с головой тем, что вместе с модистками придумывала мне всё новые и новые наряды и наряжала, как куклу. «Мужчины любят глазами. Ты уже совсем большая, Марго. Девушка на выданье должна выглядеть так, чтобы радовать взгляд».

У неё был секрет, о котором никто не знал. Многие из моделей платьев, что продаются в витринах самой модной лавки столицы, разработаны моей матерью. Она могла увлечённо, часами обсуждать выкройки и ткани с главной модисткой «Версалии», мадам Лирей, и слать ей тоннами свои эскизы в бесконечной переписке. Но никогда не позволяла, чтобы просочился малейший слух об её участии. «Потому что это неприлично благородной леди, работать». И её талант так и оставался никем не узнанным.

Я вдруг вспомнила жёсткие мозолистые ладони Эйдана, привыкшие к труду. Их случайные прикосновения…

Наши два мира слишком разные. Они никогда, никогда не должны были пересекаться.

Медленно прошла через весь зал по узорчатому паркету. Бледно-фисташковые занавеси на окнах, собранные золочёными кистями, были приспущены и слабо колыхались ветром из открытого окна. Подсвечники тускло стояли по углам, ненужные этим тихим осенним днём. В воздухе витал запах пыли и сухих роз.

Неуверенно подняла крышку, провела кончиками пальцев по старым клавишам — чуть потёртым, с крохотными выбоинками по краям… сегодня душа требовала куда-то выплеснуть чувства. Сегодня душа требовала музыки.

Первые ноты прозвучали робко, несмело.Пальцы то и дело запинались или сбивались с ритма. Я почти забыла этот старый вальс, который так любила когда-то. Почему-то именно эта мелодия трогала душу сильнее всего. Может, я предчувствовала? Что она станет мелодией моей судьбы.

«Вальс расставания».

По мере того, как пальцы вспоминали аккорды, дело шло на лад. Ноты полились неудержимым потоком. Мелодия — как будто из души сразу ложилась на клавиши. Рвала на части, плакала, кричала.

Как же так? Почему?

Для чего я должна была полюбить — чтобы потерять, не обретя?

Расцвести — чтобы стать увядшим сухим листком, не познав ни радости, ни счастья?

Это несправедливо, несправедливо!

Если бы я хоть что-то могла сделать… но у меня столько же возможности изменить свою жизнь, как у листка, влекомого осенним ветром.