Книга Бархатные листопады, страница 31 – Анна Снегова

— Я… ясно… — кивнула я поспешно, чувствуя, что меня трясёт и зуб на зуб не попадает.

— Вот и умница, — он поцеловал мои руки и согрел дыханием. — Иди уже скорей!

Но я по-прежнему оставалась на месте, не в силах сдвинуться с места.

— Э-э-э-э… — раздалось за моей спиной ошарашенное блеяние Полли. — А у вас двоих, что… это самое?..

Я резко выдернула руки из чужих ладоней и, сердито сверкая опухшими от слёз глазами, понеслась к выходу.

— Нет никаких «нас»! Между мной и мистером Эйданом ничего нет!.. и быть не может.

* * *

Всю обратную дорогу до дома Полли смотрела на меня, как священник на явление мифического зверя бормозавра, но любые попытки заговорить со мной я решительно затыкала.

Когда спустя час матушка осторожно приоткрыла дверь в мою комнату, я лежала с головой под одеялом, и уверенно изображала спящую. Полли усиленно мне подыгрывала, сидя на стуле у изголовья и старательно читая «книгу на сон грядущий».

Правда, перевирала каждое предложение, потому что всё ещё не могла отойти от глубокого шока.

Просыпаюсь незадолго до рассвета, и долго лежу в постели, безучастно наблюдая за тем, как светлеет небо. Рассвет бледный, хмурый. Мелкий дождь барабанит по стёклам. Не хочется ни вставать, ни о чём-нибудь вообще думать. Я знаю, что сегодня любая мысль будет меня ранить, словно я начинена изнутри острыми осколками, поэтому стараюсь как можно меньше шевелиться. Меня как будто ударило, сильно — но так незаметно, что снаружи я кажусь совершенно здоровой. Наверное, если сильно постараюсь, смогу даже улыбаться. И только внутри…

Медленно-медленно движутся изящные стрелки часов на крупном циферблате. Часы висят на стене напротив моей постели, маятник движется туда-сюда, я слежу за этими размеренными движениями так долго, словно надеюсь заснуть обратно. Это было бы неплохо. Во сне можно ни о чём не вспоминать. И ничего не чувствовать.

Он уедет сегодня утром.

А я, разумеется, не стану провожать.

Я не имею такого права. Честь семьи Клейтон велит держаться как можно дальше от места, где я забываю о том, к какому роду принадлежу. И что предстоит мне через каких-то пару недель.

В конце концов, уснуть ожидаемо не выходит. Когда понимаю, что каждое движение проклятого маятника и каждая тонкая линия, которую преодолевает минутная стрелка в своём движении, отзываются во мне тупой болью, решаю всё же подняться с постели.

Поворачиваю голову.

На стуле, всё ещё стоящем криво у моей постели, вверх обложкой лежит раскрытая книга.

Кое-как тянусь к колокольчику, звоню.

На мой звонок никто не приходит.

Жду. Звоню снова. С тем же результатом.

Вздохнув, поднимаюсь с постели. Голова кружится. Умываюсь ледяной водой из кувшина в уборной. Зеркало умывальника отражает ужасно бледную особу с тёмными кругами под глазами и мрачным взглядом. Кое-как вычёсываю спутанные рыжие локоны. Долго думаю, что делать с волосами, но в конце концов, махнув рукой, оставляю лежать по плечам. Матушка будет изрядно фраппирована моим внешним видом, но сегодня мне всё равно.

Долго копаюсь в своём безразмерном гардеробе, но всё-таки вытягиваю на свет божий старое домашнее платье цвета перезревшей сливы. Его я, по крайней мере, в состоянии надеть без помощников. Оно мне слегка мало, щиколотки открыты. Я носила его года два назад, с тех пор ещё немного вытянуласьввысь. Но я всегда называла его «платьем для унылого настроения», и этим хмурым осенним утром оно как нельзя лучше подходит, чтоб надеть к завтраку. Так я и поступаю.