Книга Бархатные листопады, страница 32 – Анна Снегова

— Марго! Что это на тебе? — хмурится леди Исадора Клейтон, отставив чашечку из тонкостенного мелийского фарфора на хрупкое блюдце. Розовощёкая пастушка с чашки смотрит на меня укоризненно. Да уж. Розовощёкость мне теперь не скоро светит. Зрелище у меня с утра — краше в гроб кладут. Впрочем, должно удачно вписаться в легенду о недомогании. Я планировала сразу после завтрака залечь обратно в постель. Аппетита не было, и спустилась я с единственной целью — разузнать обстановку в доме. Нет ли новостей об Элизе? Вдруг их поймали, пока я спала? Мне бы только узнать, что у них с Томом всё получилось, и можно с чистой совестью прятаться обратно с головой под одеяло.

От всего окружающего мира. От этого осеннего утра. От своих чувств, которые рвут сердце на куски.

— Платье, — пожимаю плечами я.

Тычусь поцелуем в тщательно выбритую отцовскую щёку. Усаживаюсь на своё место, ровно посередине длинного обеденного стола. Отец невозмутимо читает газету во главе. Мать — на противоположном краю. Бесконечно далеко друг от друга и от меня. Впрочем, все здесь уже привыкли, и только мне почему-то сегодня это кажется таким странным. Как будто я никогда раньше не замечала. Что близкие люди не просто так называются «близкими».

Когда кого-то любишь, хочешь быть как можно ближе к этому человеку.

Мать продолжает вкушать травяной чай с пирожными. По мне скользит неодобрительный взгляд. Неприбранность волос, отсутствие украшений и унылый вид — ничто не может скрыться от этого инквизиторского взгляда. Я по стуку её десертной ложечки понимаю, что она недовольна. Но сдерживается, не устраивает нагоняй, чтоб не портить настроение отцу за завтраком. Он категорически не любил, когда при нём она устраивала «разборы полётов». Все эти «женские дела» должны были решаться исключительно за фасадом нашей идеальной жизни счастливой семьи.

Судя по гробовому молчанию, прерываемому лишь шелестом страниц отцовской газеты, новостей об Элизе я могу ждать до морковкина заговения.

Решительно расправляю полотняную салфетку на коленях.

— Сегодня утром я звонила, но моя служанка Элиза не пришла меня причесать. Не знаете, отчего,маменька? Быть может, она заболела?

Мать чопорно поджимает губы. В глазах появляется стальной блеск. Думаю, если б можно было женщинам служить державе, она бы составила великолепную карьеру королевского прокурора. Великолепное атласное платье цвета морской волны на матушке начинает колыхаться, когда её грудь гневно вздымается.

— Твоя служанка больше не придёт. Она покинула наш дом, полагаю навсегда. Будучи уличённой… — она бросает на меня неуверенный взгляд. — В поведении, слышать о котором не пристало твоим целомудренным ушам.

Ага. Ну, ясно.

Её бы удар хватил, узнай она, что я не только помогала Элизе с Томом бежать… но как-то раз даже стала невольной свидетельницей поведения, о котором моя мать, замужняя дама, даже намёками не находит в себе решимости говорить.

Отец бросает внимательный взгляд поверх газеты на меня, но снова возвращается к чтению. Служанки — это определённо женская забота, и не стоит его внимания.

— В скором времени я найму новую прислугу, — добавляет мать, втыкая нож в покрытый глазурью бок эклера с таким воинственным видом, словно это было сердце предательницы. — Заодно и на место второй негодницы.