Книга Бархатные листопады, страница 47 – Анна Снегова

Я вяло провела кончиками пальцев по ткани платья. Бархат ластился к коже, был чуточку прохладным наощупь.

«Ты плачешь из-за цвета платья?..»

Воспоминания, как обычно, подкрались без предупреждения и ударили так, что перехватило дыхание. Его голос приходил ко мне снова и снова — во снах и наяву. Я видела смеющийся чёрный взгляд, стоило закрыть глаза. Моя кожа до сих пор горела и ныла, помня о прикосновениях. А губам было больно, так хотели они поцелуя. Сотни, тысячи мелочей — запахи, звуки, дыхание… — я помнила каждую деталь, каждую черту, каждый миг. Как много их набралось за такое недолгое время!

Это был кошмар наяву, в котором я жила все эти дни, и из которого никак не могла выбраться.

Но я должна была.

Я откинула одеяло и встала. Тонкая ночная сорочка висела как на вешалке на моём исхудавшем теле. Интересно, когда начинает быть заметен живот? Я не успела спросить у Полли, а теперь уже не у кого. С новенькой, Люси, я разумеется подобных разговоров разговаривать не буду. У меня большие подозрения, что она «стучит» матери и докладывает даже о том, сколько ложек я проглотила за обедом.

Босые ноги зябнут на полу, ковёр не спасает. И правда, очень похолодало.

Я подошла к окну и впервые за долгие недели посмотрела в него.

Листья облетели.

Все до единого.

Стылый ноябрь пришёл на место моего самого счастливого и горького октября, и голые чёрные ветки жалко покачивались на ветру. Я села на подоконник, прислонилась виском к холодному стеклу и долго-долго смотрела на свинцовое небо и облетевший парк. Такой же печальный и одинокий, как моя душа.

Стекло быстро покрылось испариной от моего дыхания. Но мне нечего было на нём рисовать.

Я положила ладонь на живот.

Что же делать? Долгие дни мои мысли крутились вокруг этого простого вопроса.

В конце концов, я решила, что не имею права расклеиваться, и должна взять себя в руки. Упорные размышления привели меня к нескольким простым выводам.

Первое. Рассказать никому дома я не могу. Страшный скандал, непредсказуемые последствия.

Второе. Опереться мне не на кого, а единственное, что имеет теперь смысл, это мой ребёнок. Только мой — а значит, позаботиться о нём я должна любой ценой.

Третье. Прямо сейчассбежать я не смогу. После моей выходки с прогулками под дождём за мной так пристально наблюдают, что даже до ванной комнаты — прямо по коридору — я иду в сопровождении служанки, которая так и дежурит под дверью. На ночь двери в Клейморе всегда запирались, а в окно я, разумеется, прыгать не могу.

Четвёртое.

Закономерный логический вывод из всего ранее сказанного. Единственная для меня возможность — это усыпить бдительность родителей, всячески изображать покорную дочь и отправиться-таки в ненавистный Честертон-Хаус. С собой на всякий случай побольше украшений. Это не будет выглядеть подозрительно, поскольку матушка сама же хотела, чтоб я блистала в гостях.

Ну и дальше… дальше мне рисовались два пути. Оба в равной мере отчаянные.

Я собиралась внимательно посмотреть на этого своего «жениха». Была небольшая вероятность, что престарелый лорд собирается жениться вовсе не на мне, а на моём приданом. Если я увижу, что он не проявляет ко мне никакого неуместного внимания, есть вариант попытаться открыться ему. И честно рассказать о том, что или он теряет такую выгодную невесту и все наследство герцога Клейтона в результате скандала, когда я открою всем свою беременность, или… берёт меня в жёны беременную, признав моего ребёнка и выдавая его за своего. Разумеется, второй вариант предполагал, что он лично меня и пальцем не коснётся, никогда.