Книга Проклятие Айсмора, страница 7 – Ольга Зима, Кира Гофер

Потом она ласково гладила его по спине, и Бэрр, решив закрыть глаза ненадолго, опять не заметил, как успокоился и задремал, вместо того чтобы уйти, как собирался и был должен. Подгреб под себя это чудо глазастое, да так и заснул на ее груди, запутавшись рукой в тяжелом шелке волос. Ей наверняка было тяжело и неудобно, да и его щека кололась, но она не пыталась пошевелиться.

Свет… Дневной свет резал глаза, проникал сквозь сжатые веки. Безжалостный свет бил отовсюду, сжигая призраки ночи и возвращая двоих в привычный мир.

Долетавшие через приоткрытое окно плеск воды, скрип и удары тяжелой баржи, с трудом преодолевающей узкий канал, ругань грузчиков, низкий сигнал рога заставили Бэрра окончательно прийти в себя. Все кричало о том, что уже за полдень.

Он опоздал, он всюду опоздал!.. И на торговый причал, куда ему надлежало явиться с раннего утра, и в саму ратушу. Винир выходил из себя, когда его помощник опаздывал. А вышедший из себя винир не сулил ничего хорошего для Бэрра.

Его аж подбросило, и он едва расцепил руку, сжавшую прядь разметавшихся светлых волос. Быстро оделся, даже не ополоснувшись и торопясь уйти — руки пахли розами, и он вытер ладони о рубашку на груди.

Он и так уже изрядно задержался здесь. Буркнул обещание зайти, хоть и не собирался делать ничего подобного. Скривился от собственной лжи. Поймал грустную улыбку Ингрид, словно диковинную бабочку, что прилетает иногда из южных стран, и еле сдержал себя от неистового желания вернуться.

И теперь загонял себя, лишая дыхания. Шел и шел к ратуше все быстрее, не замечая ни острых взглядов горожан, ни рыбной вони, ни скользкости досок.

Ратуша, пронзающая серебрящееся небо острым блестящим шпилем, ждала его…

И винир, владелец города, тоже ждал.

Звезды на черном — проседь, ни огонька во мгле. Девушка гонит осень, девушка вся в весне. Осень — считать итоги, время алкать потерь, перешагнуть пороги, снова захлопнуть дверь.

Волны тревожат небо, с неба летит звезда, я не закинул невод — ты мне сказала «да». А по весне надежды, мерно мурлычет кот… Стоит сомкнуть мне вежды — кровью наполнен рот, биться опять невмочь… Хватит смотреть назад! Сделанное когда-то — пропуском прямо в ночь.

Ровно за миг до смерти бьется ночи хрусталь, вы мне совсем не верьте, мне вас уже не жаль. Ласка голодных пальцев — мой бесприютен бог, брежный оскал останцев — злобных зверей чертог…

За ночь сгорели звезды, за ночь моим зверям ты, дорогая, прочно выбрала егеря. Знаешь, себе прощенья я все равно не дам, но, к твоему смущенью, я упаду к ногам, я поцелую небо и обниму зарю, я вновь поверю в небыль и прошепчу: Люблю.

Бэрр откашлялся, прогнал все мысли о прошедшей ночи и осмотрел кабинет градоначальника так, словно видел его впервые. Дерево радовало взгляд, но… Без сомнения, винир имел неодолимую тягу ко всему золотому, позолоченному и попросту желтому, а его первому помощнику неожиданно показалось, что тяга эта нездоровая.

Предметом особой гордости главы города являлось приземистое мандариновое дерево, стоявшее у широкого окна. Кем-то когда-то подаренное главе города, оно будто сроднилось с ним по характеру и по замашкам: мандаринка ширилась и так же гневно топорщила листья, как его владелец — брови. Однажды Бэрр втихую сорвал один плод, очень надеясь, что винир их не пересчитывает, но испытал лишь разочарование. На вкус желтый шарик оказался горько-кислым и еще более неприятным, чем на вид.