Онлайн книга «Проклятие Айсмора»
|
— Буря? — удивилась Камилла. — Буря, буря, — рассеянно повторил винир, — я приставлю ктебе Бэрра уже потому, что на улицах станет неспокойно. Появятся нищие, попрошайки, бездомные, всякий сброд полезет на помосты… Его передернуло, но показная уверенность в голос вернулась раньше, чем внутреннее самообладание. — Вот тогда ты получишь своего Бэрра в такое распоряжение, из которого, надеюсь, еще долго не отпустишь. — Не сомневайся, — произнесла Камилла, и винир по голосу понял, что она улыбается. — Я больше не позволю себе ошибиться. — Хорошо бы. Мне не очень понятно это твое увлечение, но пусть оно будет, — он повел рукой, обозначая конец разговора. — Лишь бы потом, не позже чем в конце месяца, твой муж дал согласие освободить дом. — Уж я постараюсь, чтобы ему не терпелось переехать. — Постарайся, постарайся… — начал мягко винир и закончил хлестко: — Иначе твой супруг сможет позволить тебе лишь одно платье в год, и стоить оно будет два медяка! Винир спиной почувствовал напряжение и страх, потом услышал размеренный шорох юбок — Камилла кланялась, пятясь к двери. Осторожно и почти боязливо простучав туфельками к двери, удалилась. Из приемной донесся треск и визг. Вероятно, эта разодетая несдержанная дура саданула по столу секретаря, а то и по его пальцам. «Интересно, а заикается ли когда-нибудь Камилла?» — успел подумать винир, но тут воображение отринуло все окружающее и снова вернуло взору картину величественного памятника, головой держащего небо, а ногами попирающего воду. * * * Луна старела, но светила все еще ярко, ненадолго выглянув из-за туч и тут же снова окунувшись в темные лохматые облака. Ветра не было. Город притих, словно готовясь к атаке. К ночи стихали голоса жителей — шум и вопли на рынке Нижнего или показательно почтенные негромкие речи в Верхнем. Строго на закате солнца улицы и мосты пустели: в темноте никому не хотелось при слабом свете того, что винир гордо называл фонарями, оступиться и рухнуть в грязную воду, да и по многим другим причинам. Когда на улицах стихал привычный дневной гомон, беседы из открытых окон разносились над водной гладью с удвоенной громкостью. Порой, задержавшись у какого-нибудь дома, можно было узнать многое о его обитателях, но любителей погреть уши суровая стража гоняла из-под стен. Если хозяева, конечно, числились в списке, который составлялся в Управе каждый месяц. Попастьтуда стоило одну серебряную монету, и прилипалы четыре недели не беспокоили добропорядочных граждан. Учет велся тщательный, как оплаченных домов, так и прилипал с жадными ушами. Список этот назывался «Частная жизнь». Бэрр, прознав про сезонный доход, организованный кем-то особо ушлым, но не сохранившимся в памяти, рассвирепел тогда необычайно. Слыханное ли дело, платить за возможность не быть подслушанным⁈ Разве честно продавать мнимое чувство того, что ты в собственном доме можешь не бояться посторонних, притаившихся за стеной? Можно ли вообще не дергаться от выражения «Вашего дома нет в списке на частную жизнь, разбирайтесь сами, чьи там уши и в каких щелях волнуют вашу жену»? Да и много ли таких прилипал разгонишь летним вечером? Все равно у хозяев наступит беспокойство, когда в открытом по влажной жаре окне сначала исчезнет островерхий шлем стражника, которому ты честно оплатил покой, а потом тут же замаячит любопытная макушка какого-нибудь прощелыги или потрепанный платок кумушки, желающей узнать подробности жизни хозяев дома или их соседей. |