Книга По осколкам, страница 67 – Кира Гофер

— Без головы не проживешь, — замечает старик, сидящий с левого края скамьи. — В ней все держать надо, все помнить надо.

Собравшиеся гулко забормотали, соглашаясь.

— Вы же помните нас, Ходящих. А мы сюда приходили точно раньше чудовища, — говорю я. — Держите ли вы в головах то, как вы жили до него?

Старик слева хмурится и медленно отвечает:

— Когда-то у нас было не одно животное на всех, а одно на каждый дом. И тоже много еды начиналось с молока.

Спрашивать, что случилось с теми животными, мне не нужно. Чтобы их содержать, приходилось трудиться, а искаженное вытеснило тот труд, принеся более легкую жизнь.

— Вы вспомните, как жить без кормилицы, и возродите образ жизни, — говорю я. — У вас растет овес, есть место для полей. Вы многого не помните, но и без старых знаний выживают: находят новые знания или возвращают старые. А вот без разума не проживешь. Вам, похоже, именно его стало не хватать.

— Мы жили хорошо со своим разумом! — гнет свою линию старик с длинной шеей.

Я обращаюсь к нему:

— Ваш разум довел вас до того, что часть людей искалечена и выброшена из общества. И вы все деревья повывели на осколке. И комаров у вас нет. А вы будто не знаете, что они вымерли из-за того, что ваша, как вы ее называете, кормилица, воду отравила. Всю. Еще и так, что на болоте жизнь почти закончилась. Жалкая пара лягушек и три пиявки уже на следующем повороте помрут. И бактерий там почти не осталось. Откуда воздух брать будете? Может, когда задыхаться начнете, тогда о своем разуме что-нибудь сообразите?

Переглядываются.

— А может, мы, Ходящие, чего-то не знаем? Может, у вас нельзя ничего исправлять, потому что вы тут все нарочно портите?.. Так не делается, почтенные. Это гибельно для вашего народа и гибельно для вас самих.

— То, что вы сделали, гибельно длявас, — грозит третий-главный старик.

Кажется, из всей моей речи он понял только последние слова.

И тут за стенами раздается шум, грохот, крики. Мне тянуться наружу не надо, чтобы понять: там начали ругаться люди, следовавшие к башне за мной и моими сопровождающими.

— Слышишь? — старик воодушевляется и тычет пальцем в стену позади себя. — Это за вашими жизнями пришли. Вы наши испортили, так…

— Сомневаюсь, — во мне начинает говорить злая храбрость, хочется отвечать дерзко, пугающе. — Они пришли за вами. Требовать ответов, как жить дальше. Требовать справедливости и порядка.

— А мы отдадим им тебя. И помощницу твою.

— Не отдадите. Остаток разума не позволит. Вы помните про Ходящих. Значит, помните, что бывает с теми, кто их тронул.

Вру. Нагло. И плохо. Ала бы сразу раскусила, да и Крин не оставила бы такое без ответа. Хорошо, что их здесь нет.

Никто не помнит, что бывает с теми, кто причинил нам вред. Если наши погибают, то или сразу парой, или уцелевший возвращается и рассказывает, как второму не повезло перед чудовищем. Но здесь веру в то, что нас трогать запрещено, поддержать будет только на пользу.

Этот старик слаб. Он здесь не самый главный и сам это знает. Это гнетет его и точит его силы вернее, чем время. И он агрессивен. Я вижу, как дрожит его нос, как жмутся губы.

Мне надо стать главнее.

— Начните уже думать, как жить дальше! — командую я, обращаясь к другим старикам на скамье. — Вы перестали питаться ядом, убивающим ваш народ. У вас не будут рождаться безрукие дети и иные калеки. А нам надо уходить: нас ждут в других местах. Приведите мою помощницу и дайте нам уйти.