Книга Среди гроз и теней, страница 101 – Анна Бруша

Он сказал это так, как будто ему предстояла тяжелая работа. Но азартное выражение на его лице…

Лицемерие. Ночь лицемерия.

Я должна была признать вину, которой не было. Он делал вид, как тяжело покровителю с такой наложницей.

Его рука ласкала и гладила, лишь изредка задевая чувствительную точку, вызывающую запретное удовольствие. Я прикусила губу.

Мне хотелось, чтобы он продолжал. И в тоже же время я молила о том, чтобы все прекратилось.

Но все эти мысли улетучились, когда что-то гладкое, согретое теплом руки Йотуна, скользнуло внутрь меня.

Я с шумом выдохнула и вскрикнула.

– О… теперь твои губы разомкнулись.

Сердце забилось часто, я боролась с нарастающим желанием, которое тянуло низ живота сладкой судорогой. Он… что… использует магию.

Ему больше не нужно держать меня, я извивалась на простынях, теснее прижимаясь к его руке.

Я все-таки закрыла глаза, чувствуя, как разгорается глубинный огонь, готовый рассыпаться под веками ослепляющими всполохами.

– Ты моя, Мальта. Признай.

Задыхаясь, я выдохнула требуемые слова, и выгнулась от острого, сводящего с ума наслаждения. С удовольствием мешались стыд, негодование на себя и тролля. Слезы, от ощущения собственной беспомощности, катились по щекам.

Тогда Йотун убрал руку.

Лучше бы он меня ударил.

Он освободил меня, растирая запястья, даже опустил подол, закрывая колени.

Но не оставил меня одну. Я принадлежу ему, моя постель принадлежит ему.

Голова кружилась, взгляд туманился.

– И какое наказание меня ждет? – спросила я, когда смогла успокоиться.

– Отложим на утро, – лениво сказал Йотун.

Я быстро вытерла слезы, стараясь, чтобы он не заметил.

На следующее утро, перед тем, как уйти во дворец, Йотун объявил свое решение: Никаких писем! Никому. И вдобавок к этому запретил участвовать в параде наложниц.

А после явилась сияющая Аян, неся расходные книги и корзину с бельем.

– Хозяин велел проверить книги, а потом заняться этим: заштопать, где прохудилось, обработать край, подшить.

Она с тихим торжеством наблюдала, как «хозяйка дома» усаживается за работу. Похоже, Йотун всерьез озаботился тем, чтобы я была занята так, чтобы у меня не оставалось времени на «проделки».

С книгами я покончила достаточно быстро.

Шитье, странным образом, всколыхнуло счастливые воспоминания… о маме, которая сидела у окна и чинила одежду. Она и нас с Кристой научила.

Гитте взялась мне помогать. Ее ловкие пальцы так и порхали с иглой.

Я сидела, погруженная в свои мысли, и довольно бестолково шила. От недостатка практики стежки выходили неровными, тогда я распускала работу и начинала сначала.

– Ай, тайрис, стоит ли грустить, разве не ясно, он ни в чем тебя не винит, – сказала ведьма успокаивающе.

Мы с Гитте обменялись улыбками сообщниц. Запрет на участие в параде наложниц не слишком меня обеспокоил, а вот невозможность писать письма я ощущала покалыванием в кончиках пальцев и волной немой ярости. О прошедшей ночи я старалась вообще не думать.

Ведьма не могла знать о причудливом водовороте моих мыслей, поэтому продолжила.

– Это что? Разве наказание? – она покачала головой, словно осуждала такую недостойную тролля мягкость. – Если бы он считал тебя виновной, по твоей спине вечером гуляла бы плетка.

Она говорила спокойно, со знанием дела. Игла так и сновала туда-сюда. Она могла бы шить наряды благородным тролльим дамам. Я уже видела достаточно, чтобы судить о таких вещах.