Книга Среди гроз и теней, страница 124 – Анна Бруша

Но сейчас… когда Йотун сказал: «равная». Это было действительно странно, учитывая, что «равенства» между мужчинами и женщинами быть не могло. Но брак мог поставить мужа и жену на одну ступень.

Но над этим еще предстояло подумать.

– Ты правда любишь меня? – спросила я.

– Люблю и люблю. – Он использовал два тролльих слова, одно из которых означало сильное желание, а другое означало чувство.

Мы так и заснули в объятиях друг друга, шепча признания и обещая не пускать ненависть в свои сердца.

Я смотрела на лежащую на столе карту Миравингии. Тролли разметили границы разных земель: вольные города были закрашены синим, Фиренц, правда, выделен черным цветом.

Земли лордов – оранжевым, магов – пурпурным и баронов – зеленым, все было нанесено весьма тщательно и дотошно.

Я никогда не видела такой чудесной и подробной карты.

Больше всего Миравингия походила на лоскутное одеяло, которое грозило распасться по швам. Я нашла Гиарн, в котором был Мадс… Лурд, который рвали на куски все, кто мог.

Горели деревни и поместья, в неразберихе было трудно понять, кто виновник этих бед: отряды королевы или войска, сражающихся за верховного мага. Пока ни одна из сторон не одержала решающей победы над другой.

И был еще варвар Марианны. Вопреки первоначальному плану, он не торопился вступить в борьбу на стороне королевы Миравингии. Его ватага просто грабила все, до чего они могли дотянуться.

Йотун не соврал, когда говорил, что люди без жалости льют кровь, с азартом убивая друг друга. «Может статься, что крестьяне настолько устанут заново отстраивать свои лачуги и утешать жен и дочерей, что встретят троллей с радостью». И судя по тому, что я видела, он не так уж и преувеличивал. Как ни неприятно было это признавать, в его злой шутке было зерно истины.

Я коснулось толстой точки, обведенной ребристой линией. Так обозначались крепости или цитадели. Люди, погрязшие в жестокости, не заметили, что мертвячки вместе с подчиненными им красными магами захватили уже три замка, незаметно получив в свое владение кусок Миравингии.

Мне наконец-то удалось узнать название места, где они творили свои бесчинства, и еще кое-что новое об этой породе.

* * *

Мертвячка открыла сундук, обитый железом, и недовольно скривилась. В нем оказалось несколько лишь отрезов цветного шелка.

Она кинула изумрудно-зеленый Ингар:

– Тебе пойдет. Но ты была права. Это оскорбление для благородной дамы – быть столь бедной.

– А я говорила, – заметила Ингар, – Ракарм славится гордецами, которые никому не спускают оскорбления. Но наше знаменитое высокомерие – это все, что у нас есть.

– Не так и мало. Сами люди – вот главное богатство, – сказала мертвячка. – Увидишь, наш дом обретет должное величие. Нас будут сопровождать дамы и пажи, а менестрели будут воспевать наше благородство в песнях.

– Это будут очень грустныепесни. О крови.

– Опять ты начинаешь, – мертвячка подошла к Ингар и погладила ее по волосам, точно хотела успокоить неразумного, не в меру раскапризничавшегося ребенка. – Песни будут о любви и надежде. О вечности. О силе. А кровь… Разве волк думает о том неудобстве, которое доставляет овце, когда ее режет? И тем более не испытывает вину.

Ингар промолчала.

За дверями покоев раздалась какая-то шумная возня.

Красный маг с затуманенным взглядом втащил в покои упирающегося подростка.