Книга Хранительница чудовищ, страница 161 – Юлия Журавлева

Поэтому он изо всех сил держался, отгоняя предвкушение и возбуждение, но все равно не мог не прислушиваться к доносившимся из спальни шорохам.

Как же он хотел, чтобы Ива раздевалась добровольно и по совсем иной причине! Впрочем, тогда бы она не делала этого сама, Марьян прикрыл глаза, сразу представив, как расшнуровывал бы на ней платье. И легонько стукнулся головой о стену.

Выдержка — главное качество темного мага.

Медитация.

Как в детстве, когда только учился контролю над магией.

— Я готова, — донеслось тихое, на грани слышимости, из-за двери.

Готов ли он?

Марьян зашел, окинул взглядом знакомую комнату, в которой все неуловимо изменилось. Женская одежда, сложенная аккуратной стопочкой. Сама девушка, испуганно сжавшаяся на его постели и отчаянно вцепившаяся в простыню — так, словно от куска ткани зависела ее жизнь, не меньше.

Он на мгновение почувствовал себя нелюбимым мужем. Этаким мерзким уродливым старикашкой, к супружескому долгу с которым готовится насильно выданная за него прекрасная дева.

Сюжет баллады или даже романа.

Стало неожиданно неприятно, словно он совершает нечто плохое. Никогда прежде женщины в его постели так его не боялись. Ушедшие! Да вообще не боялись. И женские вещи, сложенные аккуратной стопочкой в спальне, — это почти смешно.

— Вытяни руки, — скомандовал Марьян, выпуская магию, чтобы полностью активировать узор. — Я перенесу все с них, вдруг мы что-то пропустили.

Ива положила руки вдоль туловища, и простыня еще сильнее натянулась, обрисовав все контуры изящной фигуры.

Марьян невольно сглотнул, поудобнее устроился на стуле, взял грифель и бумагу.

За рисованием сталопроще, удалось отвлечься на насущное. На руках, кроме двух основных и хорошо читаемых слов, было еще по два помельче, перевода которых он не знал, но среди завитков и стилизованного растительного узора точно скрывались буквы.

Не ошибиться бы. Почти все символы древнего наречия были похожи между собой. По сути это одна буква, которая трансформировалась и немного усложнялась. Всего пятьдесят вариаций — пятьдесят букв.

Никогда это наречие не любил. Казалось бы, зачем кому-то нужен забытый язык едва ли не времен ушедших? А в жизни он ему пригодился, и не раз — сначала с гримуаром, теперь с Ивой.

Узоры с рук были перенесены, предстояло самое интересное, то, что скрыто простыней…

Он встал, чувствуя, как пересохло в горле. Выдержка. Он сражался — иначе не скажешь — с гримуаром, подчиняя строптивую книгу. Неужели не справится с самим собой?

Марьян присел на край кровати, стараясь не смотреть на лицо девушки. Сосредоточиться на узоре. И все-таки не смог украдкой не пробежаться взглядом, отметив закрытые глаза, но веки подрагивали от напряжения и волнения. Плотно сомкнутые побелевшие губы, бьющуюся жилку на шее, выпирающие ключицы, которые так и хотелось обвести пальцем. Часто вздымающуюся грудь.

Выдержка. Он осторожно, стараясь ненароком не коснуться обнаженной кожи, подцепил простыню и потянул ее ниже.

Это была форменная пытка для обоих. Марьян безо всякой эмпатии чувствовал ее страх. Надо бы сделать все быстро, убрать ткань, сдернув одним движением, и перерисовать символы. Он почти решился, поняв, что такой нарочитой медлительностью мучает и ее, и себя. Скинул простыню до бедер, и…

— Подожди. — Мар резко встал, повернувшись к Иве спиной и отходя к окну. — Накройся пока, — не оборачиваясь, попросил он хрипловатым голосом.