Книга В самом Сердце Стужи. Том V, страница 97 – Александр Якубович

И если бы мой отец воззвал к этой сути, которой и он сам должен обладать по своему статусу, но, как трухлявое древо, нес в себе лишь пустоту и грязь под прикрытием прочной коры старой аристократии, у него были бы все шансы избежать смерти от руки моего мужа.

Но как трухлявое дерево не способно пережить бурю, ведь оно пусто и слабо, так и мой отец был неспособен на благородство, был неспособен превратиться из червя в человека, дабы иметь возможность обратиться к Виктору.

Поэтому, как та самая буря, мой муж переломит его надвое и вышвырнет прочь с полей жизни, растоптанного и забытого. И как никто не вспоминает про трухлявое дерево в поле, а говорит лишь о неистовой буре, сломавшей его, так никто и не будет вспоминать о графе Фиано, а будет говорить лишь о Викторе Гроссе. Такую судьбу он выбрал, такая судьба была ему предначертана.

Граф Фиано проявлял удивительную выдержку и внешнее достоинство для человека, который привел собственный род к закату. Я это точно знала — семья Фиано была продолжением моего отца, а если корни гнилые, то и всему родовому древу не суждено выжить. Даже если я не вмешивалась в судьбу семьи, Марко и Франческа раз за разом приводили фамилию к упадку, а отец лишь шел на поводу у капризов своей законной супруги.

Я много раз думала о том, как моя мать оказалась в объятиях графа Фиано. При всей своей напыщенной холодности, граф не злоупотреблял своей властью относительно того, что касается простых женщин. Он посещал столичные элитные бордели в компании других аристократов, в разное время состоял в переписке с несколькими вдовами и замужними дамами — последнее особенно бесило Франческу, но она ничего не могла с этим поделать — но он никогда не зажимал по углам прислугуи не брал женщин силой. Также он был аккуратен и в вопросе бастардов, мое существование было единственной подобной ошибкой графа Фиано.

Так что же моя мать нашла в этом холодном и откровенно пустом мужчине, что захотела лечь с ним в одну постель? И что заставило ее передать меня в поместье Фиано, бросив на попечении подобного человека?

Ответов на эти вопросы не было. Франческа сделала все, чтобы сама память о моей матери была стерта, а граф за девять жизней не проронил ни слова, как бы я не старалась что-либо у него выведать.

Была ли это трусость? Или же граф Фиано на самом деле, что то трухлявое пустое дерево, лишь создавал внешнюю видимость силы и чести, а на самом деле внутри был слаб и неспособен брать на себя всю полноту ответственности? Моя жизнь была полумерой, договором с собственной совестью для этого человека. Так я видела свою судьбу и решения человека, который приходился мне родным отцом, но при этом отцом настоящим никогда не был.

Поэтому когда Виктор взял в руки щит и меч, когда судья Ленуа прокричал короткое «К бою!», мое сердце билось в тревоге лишь за одного мужчину на помосте. За моего мужа. Второй, с волосами, подернутые сединой, был для меня совершенно чужим и никчемным.

Это не был постановочный или тренировочный бой, это не был даже бой чести, каким он являлся по документам. Это был бой насмерть. Если бы под ногами графа Фиано был песок арены, он бы попытался ослепить Виктора. Если бы он смог призвать своих дружинников — он бы их призвал. Но сейчас, оставшись один на один с бароном, подобным скале, у него был только один-единственный шанс на выживание. Выждать подходящий момент, ошеломить противника собственным мастерством и провести смертельную атаку.