Книга Хроники Соснопеня. Аномалия, страница 96 – Ника Гербер

По правде говоря, Кащ Тремс не особо страдал. Боль от потери шестой и последней дочери быстро растворилась в чувстве растущей ярости. Смерть дочери только укрепила фундамент ненависти к графу. Наглой вошке, что заявилась на его, Тремса, родные земли и объявила себя господином. Двадцать пять лет земли семей Орефица и Вронежских пустовали и считались ничьими. Двадцать пять лет и Империя, и они — дети Аномалии — мирно сосуществовали бок о бок и не мешали друг другу. Двадцать пять лет никто не смел совать нос в его дела. Пока не объявился граф и не начал копать под всех.

Сначала Вронежский заинтересовался первой лабораторией под Волкомирском. Станцию пришлось взорвать. Тремс безжалостно принёс в жертву трёх своих дочерей, что работали на станции. Именно они по просьбе отца разложили в местах, отмеченных красным маркером на карте подземной лаборатории, таинственные пакетики с тонким металлическим усом.

Смерть троих своих дочерей Кащ записал на счёт личной мести графу.

Всё остальное являлось лишь скрепляющим раствором. Младшей дочерью Тремс дорожил лишь потому, что она была его последней дочерью. Этим фактом ценность Юдифь и ограничивалась.

Повернувшись спиной к своим приспешникам, Кащ Тремс мрачно вгляделся в блеклое пятно посреди заболоченной низины. Покойников он не любил и подходить к трупу дочери ему, откровенно говоря,не хотелось. Наверное, следовало бы послать кого-то и похоронить её, как полагается…

— Зиги! — резко позвал Тремс. Из толпы приспешников выдвинулась крепкая фигура в темном плаще и глубоко надвинутом капюшоне и не спеша подошла к предводителю. — Отнеси тело на алтарь.

Дэниел рванул на себя дверь пристройки, вырвав крюк вместе с креплением. Несса с Аглаей дружно взвизгнули и отскочили подальше. Вронежский подошёл ближе и упёрся ладонями в стол. Лоб его был усеян мелкими капельками пота.

— В лагере намечается бунт. Сектанты остаются здесь, остальные уходят с нами, — коротко выдохнул он.

— Когда? — выдохнула Аглая.

— Через час.

Аглая оттолкнулась ладонями от стены и вылетела за дверь. Несса просочилась в комнату мимо унылого Дэниела.

Ей хватило двух минут, чтобы собрать свои вещи в походный рюкзак и затянуть тесёмку горлышка. Поставив вещи на стул, она крепко заткнула чернила пробкой и аккуратно сложила письменные принадлежности в наплечную сумку. Дэниел сидел на столешнице спиной к ней, опустив голову. Несса осторожно прикоснулась к его плечу. Он не отреагировал.

— Тебе разве не нужно собрать вещи?

Граф покачал головой. Девушка обошла его и заглянула ему в глаза. Взгляд его был пуст. Ей стало страшно.

— Дэниел… всё…в… в порядке?

Он посмотрел ей в глаза с неожиданной жестокостью.

— Мне нередко приходилось убивать. Война — вещь жестокая и далёкая от морали, — напряжённо прошептал он. — Но сегодня я убил невинного человека… девушку… практически… ребёнка! Ради той, которую… люблю, — его руки до боли сжали плечи Нессы. — А знаешь, что самое страшное? — шептал он так близко, что Несса чувствовала его тёплое дыхание на своём лице. Она невольно прикрыла глаза. Дэниел медленно выдохнул: — Самое ужасное в том, что я готов убить ещё раз. Любого, кто посмеет хотя бы приблизиться к тебе. Любого, кто скажет тебе то, что расстроит тебя. Любого. Тысячу раз.