Книга Влюбленная, обреченная, заговоренная, страница 120 – И. Б. Циммерманн

– И все это крутилось у тебя в голове во время ужина?

– Прости, что я так затихла. – Он уже собирался ответить, как вдруг Мона повернулась и уткнулась в изгиб его шеи. Бальтазар почувствовал запах сирени, ноту, которая всегда будет ассоциироваться с ней. У него возникло странное желание никогда ее не отпускать. – Перед важными разговорами мне, к сожалению, нужно время, чтобы подготовиться, у меня всегда так, – продолжила она. – И я просто не могла прекратить думать об этом, тем более мне хотелось сразу поговорить об этом с тобой. Черт, я была как будто очень далеко, да? – Последовавший за этим смех звучал так горько, что у Бальтазара сжалось горло. На самом деле, он немного побаивался ее слов, поскольку тема, очевидно, касалась самой сути их отношений.

Когда Мона вновь заговорила, он отчетливо слышал, как тяжело ей это давалось.

– Я не уступила маме, так как выбрала тебя, потому что я тебе доверяю. Но также это помогло мне понять, что в действительности означают эти чувства.

Мона медленно подняла голову, в ее взгляде отражались вопросы и неуверенность, от которой он чуть не взорвался. Словно рефлекторно Бальтазар взял жену за руку, поднес ее ладонь к своему лицу и бережно прижался губами к пальцам.

– Я боюсь мысли о том, куда меня приведет жизнь с тобой.

– Мона. Я всегда буду изо всех сил стараться, чтобы с тобой все было хорошо.

– А ты сможешь?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты бог. – Бальтазар сразу открыл рот, чтобы что-то сказать, но промолчал. – А я человек, – продолжила она. – Смертный, тленный. И, возможно, захочу такой остаться.

Ведьма неотрывно смотрела на него, не отворачиваясь, без тени страха. На красивых губах играла легкая улыбка, однако глаза выдавали тяжесть ее слов, показывали груз, который она носила на своих плечах, вероятно, уже не один месяц. А когда снова набрала воздуха, чтобы заговорить, у нее едва заметно задрожали губы.

– И все же мне бы хотелось быть чем-то большим, чем мимолетные отношения. Мне хочется будущего с тобой. Но есть ли у смертной будущее с богом?

Он сглотнул. Эта тема не раз занимала и его самого,и Бальтазар прекрасно представлял себе ее опасения. Особенно после их разговора о его бывшей и их многовековых приходящих-уходящих отношениях.

Полный тоски взгляд, блестящие от слез глаза, устремленные на него, требовали ответа. И единственное, что приходило ему в голову, превосходило все, выходило за пределы божественных сфер, так давно его будоражило, так рвалось наружу, что он почувствовал настоящее облегчение, когда поддался ему:

– Мона, я люблю тебя.

Он ощутил, как она слегка вздрогнула. Мона ответила чем-то похожим на растерянное поскуливание. Бальтазар осторожно отвел с ее лица выбившуюся прядь волос и продолжил:

– Бог, человек, в глубине души мы все одинаковые. Есть столько форм существования. Оно никогда не заканчивается, просто меняется. Это память заставляет нас верить, что есть конец. Но забывать мы можем и в настоящем. Иначе я бы уже давно сошел с ума, Мона. Я тоже уже забывал, тоже умирал. Я пойму, если ты выберешь смертность. Я хочу быть с тобой, как бы долго это ни продлилось или привело бы нас в вечность. Я обещал тебе, что ты будешь определять темп, и сдержу свое слово.

Большие глаза Моны блестели, и теперь ее губы не подрагивали, они тряслись.