Книга Кузнец, страница 146 – С. И. Вендел

Она нахмурилась, глядя на растущую стопку корреспонденции. Отчет за отчетом, приказ за приказом, письмо за письмом — казалось, весь Дарроуленд чего-то требовал от нее.

Большую часть дней Эйслинн проводила, запершись в кабинете отца, пытаясь не утонуть в бумагах. Она ела и спала, когда удавалось, и даже выходила на мостовую площадку, чтобы согласовать планы с гильдмастерами, но ее жизнь сжалась до размеров этой комнаты.

Она скучала по своему кабинету.

Кабинет ее отца был просторным и удобным, он лучше подходил для встреч и работы, но он был чужим. Фиа помогла перенести сюда самые важные бумаги и записные книжки, но это не заменяло ее привычного пространства — запаха пергамента, света, проникающего в полдень и заливающего все золотым сиянием.

Она скучала и по самому отцу. Именно он должен был сидеть в этом кресле, писать эти письма. Но ни от него, ни от Коннора не было вестей, и с каждым днем, проведенным в ожидании, ее хрупкий внутренний баланс начинал разрушаться. Она боялась, что скоро просто не выдержит.

Пока приступы лишь угрожали, но не разражались. Ее спасало только постоянное движение. Что-то нужно было сделать. Что-то — закончить. Даже мелкие дела возвращали ей чувство контроля, и она вырывалась из воронки паники, поглаживая вырезанную из дерева розу.

По крайней мере, днем.

Ночью разум оставался без дела и начинал бродить — по коридорам замка, к его двери.

Больше всего она скучала по Хакону.

Ей хотелось написать ему, хоть как-то быть ближе, но он не читал и не писал на эйреанском. С ее охраной нельзя было прийти к нему незаметно. Она знала, что рыцари осторожны, но не была уверена, захочет ли Хакон такой огласки.

Их разлука становилась пропастью — глубокой и темной, и с каждым днем Эйслинн все больше боялась, что когда-нибудь она станет непреодолимой.

Снаружи их роман не имел доказательств. Она послушно пила сильфий, который приносила Фиа, и уже прошла месячный курс. Кроме отметин в ее сердце, ничто не выдавало, что она начала влюбляться в кузнеца-полукровку.

Она надеялась, чтоимеет право на его чувства — знала, что он заботится о ней. Но что сделала с этими зарождающимися чувствами разлука? Что это значило для их возможной связи как пары? Она не знала. С тех пор как узнала об орочьих супружеских узах, мысль о них сидела в ней занозой, вызывая сомнения и тревогу.

В глубине души жила часть, которая хотела быть его парой. Хотела быть связанной с ним узами, единственной, кому он принадлежит.

Если бы она только знала, что он чувствует. Возможна ли эта связь вообще?

Что бы я сделала? — спрашивала она себя, как уже спрашивала не раз.

Она не знала, сможет ли когда-нибудь стать его парой. Захочет ли он? А если предложит — сможет ли она принять это? Сможет ли она отдать ему взамен ту же преданность?

Если бы она была просто Эйслинн — да, без сомнений. Сразу. Без вопросов.

Но несмотря на все, что они говорили друг другу в полумраке, она была не просто Эйслинн.

Она не могла сказать, что приняла бы супружескую связь, если бы ей ее предложили. Но и отрицать это — тоже не могла. Мысль о том, что придется оттолкнуть его, была как клинок между ребрами. Боль от нее чуть утихала, только когда она загоняла такие мысли подальше.

Хакон не был как Бренден или сэр Алаисдэр. Она не жаждала его ухода. Потеря Хакона ударила бы по ней в самую суть — и она могла бы так и не оправиться.