Книга Частная практика, страница 18 – Карина Демина

Домофон.

Запах подъезда и цветов, которые тетя Света выращивает в пролетах. Цветов много и они у неё какие-то вот особенные получаются. Лианы расползаются по-над ступенями, и мозаика из листьев скрывает слегка облупившуюся краску.

А Гремислав делает вдох.

— Катька? — тетка Света не спит и дверь открывает, хотя Катерина готова была поклясться, что в окнах её темно. — Приехала?

Она невысокая и пухлая.

Носит длинные юбки и кружевные блузы, а ещё платки и множество бус. Кажется, это называется стиль бохо, но тут Катерина не уверена. Взгляд тетки Светы останавливается на Гремиславе и темно-зелёные глаза вспыхивают. Вдруг становятся яркими такими.

— Ишь ты… какого нашла.

— Доброго дня, уважаемая, — а Гремислав кланяется. — Пустишь ли в дом?

— В дом — нет, а подъезд — пожалуйста… это ты правильно, Катюха. Теперь, глядишь, чего и получится.

Потом сощурилась и добавила.

— А ты, болезный, как назад пойдёте, ко мне загляни. А то ишь, лечили, лечили… вусмерть едва не залечили. Травок дам. Попьёшь. Полегчает. Идите уже… увозите, пока это дерьмо не припёрлось.

Тётка Света всегда выражалась прямо, а главное, точно.

— Третий этаж, — сказала Катерина. — Тут… можно на лифте, но… я обычно по лестнице.

Знакомая дверь.

И пальцы трясутся, а потому с ключами удаётся поладить не сразу. Связка вовсе падает. Да чтоб её…

— Который? — Гремислав поднимает ключи раньше, чем Катерина успевает сообразить. И нужный находит. И в замок вставляет с первой попытки. Проворачивает дважды.

В квартире тихо.

Эта тишина бьёт по нервам. И собственное сердце стучит в груди, подгоняя. Катерина делает шаг. И второй. И выдыхает. Обувь. Прихожая крохотная, а потому чужая обувь бросается в глаза. Старые стоптанные туфли. Катерина помнит. Они с Настькой вместе их выбирали… лет десять тому. А вот те ботиночки, они… и ещё сапоги какие-то.

Туфли же осенние.

Лёгкие совсем.

— Настя? — Катя прикладывает палец к губам. И делает шаг. И второй. А некромант останавливается. Он слишком огромный для прихожей. И плечом задевает вешалку, с которой валится серая куртка уродливейшего вида. Гремислав её ловит.

Хмурится.

И зачем-то подносит к лицу, делает вдох. И лицо его каменеет. И выражение становится таким… недобрым. Но куртку он возвращает на вешалку. А потом присаживается, чтобы понюхать уже туфли. Сперва Настькины, потом детские.

Странно.

Но…

Катерина заглядывает в спальню и выдыхает.

Здесь.

На месте.

Настасья свернулась клубочком на самом краю кровати, обнимая дочь. Чуть дальше лежала девочка постарше, и ещё две.

Гремислав заглянул в комнату и отступил.

— Надо… поговорить, — сказал он шёпотом.

Катерина кивнула.

Надо.

Только дверь закрыть. Или… не поможет? Или уехать всё-таки? Пусть Настя устала, дети тоже, но если не увезти их, если…

— На кухню, — она подтолкнула Гремислава в нужном направлении. — Она маленькая, но… надо уезжать, а я их разбудить боюсь. Какой из меня специалист.

Её молча подняли и усадили на стул, чтобы сунуть в руки кружку, пусть и с водой, но оказывается, Катерине и она была нужна. Очень.

— Пей. Соль есть?

— Да… вот… морская. И ещё гималайская.

— Обычная, кухонная.

— Там… да, в пакете. Я в банки хочу пересыпать, а она вот…

Гремислав подхватил пакет и вышел, правда, отсутствовал недолго, а когда вернулся, то пакет был пуст.

— На первое время поможет. Скажи… твоя сестра… что она рассказывала про своего мужа?