Онлайн книга «Частная практика»
|
— Да, я читал… и не только я. Но, во-первых, ваш сын мог ошибиться. Как узнать того, кого он не видел с юных лет? Во-вторых, даже если это не ошибка, то… разве примет его этот мир? Чужака, выросшего в ином? И ничего-то не знающего ни про наши законы, ни про наши обычаи… Он ещё уговаривал, но глаза нехорошо блеснули. Да и рука легла на рукоять меча превыразительно. — Подумайте, — продолжил он, отступая к двери. — Если не о себе и муже, то хотя бы о дочерях. За дверью — стража. Ныне вон аж четверо. Сперва-то двоих приставили. Очень уж обеспокоен был Святовит. Вона, и на границе неспокойно ныне. Столь неспокойно, что Дубыне с сотнею своею отбыть пришлось. И вот лезет теперь в голову мысль, а не сговорились ли… Дубыня-то старый мужа друг, верный соратник и рука правая. Мог ли? И верить не хочется. И перебирается в памяти то, последнее собрание людей думных, на которых про границу кричали, про болота клятые да войска ляшские, которые только и ждут, чтоб войной пойти. — Угрожаешь? — она глянула прямо и строго, пусть сердце и сжалось, потому что страшно. И да, не за мужа и себя, за себяона давно уж отбоялась. А вот за детей… И за тех, взрослых… до чего же невовремя Гремислав отбыл. Несчастье это опять же. И письмо последнее, краткое такое, но дающее надежду. Ей, но не тому, у кого свои планы. С него станется и меч в руки взять. — Сам-то не боишься? Он ведь вернётся. — Гремислав? — Святовит к окошку вышел и выглянул. — Это вряд ли… поспрашивал я тут людей знающих. С головою у него беда. Память потерямши, а то и разум… с некромантами случается. Так что как бы самому ему в Тихую обитель не уйти. А что до второго… чужака, который силы не ведает, толку боятся? Так что, княгиня, решай… вона, люд уже собрался. Выходишь аль нет? — А если нет? — Если нет… скажем, что супруг твой преставился, а ты с горя за ним воспоследовала. Что до дочек твоих, то не бойся, мы не звери. Вырастим. Мужей подберем… всё чин по чину. Но можно и иначе. Скажешь слово и не будем держать. Возьмёшь вон и отбудешь в обитель какую. Будешь жить себе тихо, растить детишек и радоваться. Я умею дружить… И всё-таки боится. Что бы ни говорил — боится. Иначе не растекался бы мыслею по древу, но удавил бы или как там ещё принято? А он песни поёт. — Хорошо, — княгиня склонила голову. — Будь по-твоему. Только… тяжек венец княжеский. Удержишь ли, Святовитушка? — Да уж постараюсь… На площади и вправду было людно. В глазах рябило. Ишь ты, сколько… Шимонины все-то явились, и не только мужики, но и жёны в полном убранстве, будто не слово слушать, но на казнь. Встали справа. Рядом с ними — Турухтановы, те в яркой парче да атласе, плечо к плечу, клинок к клинку. Чужаки в этом мире, но поди ж ты, обжились, прижились. Родными стали. И теперь вот… а ведь готовы. Эти будут верны клятве до последнего. И в глазах видно, что ждут они. Слова ли. Знака… хоть чего. Главное, чтоб подала. Тогда и выхватят они клинки, взметнут над головою и начнут сечу. Без сомнений. Без… Головнёвы с ними. Серпуховы. Югаревы… много, много тех, кто остался верен клятве и князю. И от того сердце в груди ломит, вновь оживают сомнения. А не сказать ли это самое слово? Не попросить ли помощи, заступы, только… по другую сторону тоже собралось изрядно. Вон, Мамонтов стоит скалою в парчовой шубе, и сыновья его, все семеро, тут, пусть хмурые и по лицам не понять, довольны ли батюшкинымвыбором, но подчинятся. А дальше — Гирьятовы и Шершовы. Те всегда-то метались, искали, где кусок сытней и власть милей. Выбрали, выходит… и драгоценный Францишек Стшетски тут же, выделяется худобою и чёрным цветом кафтана, только кружевной воротник шею хомутом обнимает, по последнее моде. Бриттские купцы тут же, пусть и второю когортой, но наёмников с собою привели. |