Книга Сердце ко Дню Валентина, страница 27 – Лекси Эсме

— Я не могу ответить на этот вопрос, — отвечаю я, не отрывая от нее взгляда. — У меня нет времени размышлять о том, что могло произойти, я хочу только использовать то, что у меня есть. Прямо сейчас, все, что у меня есть, — это Алесия.

Между нами повисает тишина, прежде чем он, наконец, заговаривает снова.

— Значит, ты жертвуешь чувствами других, чтобы защитить свои? — размышляет он.

— Это не так. — Я чувствую, как у меня перехватывает горло. — Я бы сделал все, чтобы спасти ее.

Он ненадолго задумывается над моими словами, прежде чем продолжить:

— Ты бы умерла за нее?

— Конечно, — шепчу я без колебаний.

— Что ты будешь делать, если она никогда не проснется? — он тихо спрашивает.

Его вопрос пугает меня и заставляет мое сердце камнем упасть в грудь. Мысль о том, что Алесия больше никогда не проснется, слишком мучительна, чтобы ее вынести.

— Я не знаю, — тихо выдавливаю я, чувствуя, как тяжесть неуверенности и печали давит мне на грудь.

— Что ты будешь делать, если операция унесет ее жизнь? — он продолжает допытываться, его глаза цвета ночи сверлят мои.

В голове проносится мысль о том, что я потеряю своего единственного члена семьи. Как бы я жила дальше, если бы потеряла ее? Я с трудом сглатываю, пытаясь прогнать ужасающий ответ, который всплывает в моей голове.

Я бы последовал за ней.

В этот момент мне хочется исчезнуть; его вопрос слишком откровенный, слишком грубый. Все, что я могу выдавить из себя, — это слабый и неопределенный ответ.

— Я все равно буду любить ее, даже когда она умрет.

Авиэль кивает, но я знаю, что он видитмою заурядность насквозь.

— Возможно, твои представления о любви и верности сильнее, чем у кого — либо, кого можно себе представить. И все же, — говорит он бесстрастно, — правильный ответ — скорбеть и принимать тот выбор, который ты сделала ради нее.

В этот момент у меня щемит сердце, и мне отчаянно нужно отвлечься.

— Итак, чего бы ты хотел в качестве выигрыша в нашей партии в шахматах? — спрашиваю я, изо всех сил стараясь увести наш разговор в сторону от сестры, надеясь, что он не будет углубляться в эту тему дальше, чем это необходимо.

Его обольстительная улыбка — это уловка, когда он произносит.

— Будет правильным — не поднимать эту тему.

— Мне интересно.

— Я интересен для тебя?

Я киваю.

— Думаю, я имею ввиду то, что мог бы хотеть такой мужчина, как ты, — говорю я, заинтригованная тем, что в его глазах, кажется, таится какая — то тайна.

— Ты имеешь в виду, что я бы хотел... — он шепчет, — раньше я хотел бы видеть надежду, которая угасала бы сама по себе. А теперь... — на этом ответ Авиэля заканчивается, и он просто пожимает плечами. Он восторгает мен, но в то же время настораживает своими неизвестными намерениями.

Я провожу по нему взглядом, когда он поднимается и возвышается надо мной, от исходящей от него угрожающей ауры у меня по спине пробегает холодок. Я проглатываю страх, который вот — вот подступит к горлу.

Он мягко спрашивает:

— Интересно, если твоя сестра поправится, ты наконец перестанешь проявлять ко мне любопытство? — от его слов меня бросает в жар, и в его тоне есть что — то такое, что заставляет меня чувствовать себя так, словно я стою на краю обрыва, не имея ни малейшего представления о том, что находится внизу.

Я яростно встречаю его взгляд и возражаю: