Книга Святые и Убийцы, страница 86 – Фэя Моран

И тогда я понимаю, что должнабы действовать сама, чтобы Хилларк ни о чём не догадался, чтобы он не заметил сомнений у Керана. Чтобы у меня была возможность расспросить у него о том, что происходит.

Я пойду на жертву, священную для меня и моего народа.

– Вы хотели доказательство моей верности, – говорю я громко, привлекая внимание Хилларка. Теперь он смотрит только на меня, позабыв о Керане.

Хватаюсь за свой шарф, крепко сжимая пальцы, и срываю с головы прикрывающую мои волосы ткань. Впервые в жизни я позволяю людям вокруг увидеть их во всей красе. Каждый мой бледно-золотистый локон.

И при этом не могу шевельнуться от ужаса. От осознания в каком-то смысле предательства по отношению к ад-Дарру.

В ушах стоит протяжный злобный шум, голова кружится от осознания всего кошмара, я перестаю дышать, забывая о том, что это человеческая потребность.

Срывая символ своей веры, люди от неё отказываются. Только в таких случаях происходит подобное в Раксирахе.

А потом я поднимаю взгляд.

Керан опустил взор, отвернулся от меня.

И вот он, явный знак того, что он в своём уме и всё это время притворялся в угоду Святым. Он что-то затеял, что-то придумал.

Но несмотря на это осознание, мне губительно плохо и мерзко от самой себя. Мне пришлось отдать священную жертву, сорвав с головы шарф – один из важнейших атрибутов моего народа. Впервые за множество лет я вдруг осознаю, что хочу умереть. Прямо здесь и прямо сейчас. Потому что происходящее страшнее смерти.

– У тебя прекрасные волосы, – говорит Хилларк. – Я доложу о твоей жертве Тидде.

А затем уходит, развернувшись, словно ничего не произошло.

Я падаю на колени, прикрывая руками голову, и сгибаюсь в немом крике. Унижение, боль, страх смешиваются воедино. Все попытки дышать ровно с треском проваливаются в бездну отчаяния.

– Прелесть, – говорит любимый голос.

Поднимаю заплаканные глаза. Керан, сжав зубы и отводя всё ещё взгляд, стоит на месте.

– Мне очень жаль, но я должен идти, пока они не догадались. Я тебя найду. И они пожалеют о том, что заставили тебя сделать это.

И после сказанного он исчезает.

Я вижу Микаэля, жующего яблоко, в стороне возле нескольких Святых. Он с ухмылкой глядит на меня, и понимаю, что он видел то, что произошло. У меня сводятся вместе брови, а челюсть стискивается от гнева, который я готовапревратить в настоящее торнадо и унести весь этот глухой городок вместе со всеми его жителями в ад. Но, тем не менее, я встаю. Ветер откидывает мои волосы назад, они танцуют и резвятся сами по себе. Я киплю, кипит и кровь в моих жилах. Мне никогда ещё не доводилось испытывать и долю той ненависти, которая полыхает во мне сейчас.

Но я не подаю вида. Не склоняю головы, пытаюсь сохранить хладнокровие, когда вытираю скатившиеся по щекам слёзы, потом уверенно встаю. Это ужасно – чувствовать это унижение и своё предательство, но я пытаюсь игнорировать неприязнь. Потому что для них всех это станет лишь началом конца. И конец этот настанет быстрее, чем они думают.

* * *

Ночь сияет бледно-голубым цветом, луна показывается в небе большим круглым шаром. В воздух поднимается дым с костра, через который, вопя песни, прыгают Святые. На музыкальных инструментах задорно играют старики, словно вокруг происходит какой-то праздник. Вероятно, они и в самом деле празднуют что-то. Может быть, даже нашу поимку.