Онлайн книга «Дикая Омега»
|
Вторая половина хочет крови. — Что, чёрт побери, это такое? — рычу я, слова вырываются из горла, будто гравий. Генерал Харгроув поднимает на меня стальной взгляд из-за своего массивного стола, глаза сужаются. Офицеры, сидящие вокруг — по знакам отличия явно высокие чины — неловко ёрзают под внезапным напряжением. — Тэйн, — произносит отец, голос у него низкий, контролируемый. — У меня совещание. Что бы там ни было, подождёт. — Нет. Не подождёт. — Я упираю руки в стол, наклоняюсь вперёд, взгляд впивается в его. — Ты мне соврал. Центр Перевоспитания? Это долбаная камера пыток. В его лице дрогнуло раздражение, но он быстро спрятал его за привычной каменной маской. Коротким кивком он отсылает офицеров. Они спешат выйти, и мягкий щелчок двери ничуть не гасит пульсирующую в моих венах ярость. — Ты драматизируешь, — говорит он, когда мы остаёмся одни. Откидывается в кресле, кожа скрипит. — Центр — необходимая институция. Он поддерживает порядок, обеспечивает, чтобы омеги знали своё место. Я коротко, жёстко смеюсь. Смех без капли юмора. — Их место? Это — побои и голод? Шрамы и ломанные кости? — Достаю из кармана фотографии, сделанные Чумой — снимки избитого тела Айви, доказательства месяцев насилия. Раскидываю их по столу, словно карты. — Это ты называешь порядком? Он бросает взгляд на фотографии. Лицо ровное, но в глазах — едва заметная вспышка. Отвращение. Тень той человечности, что была в человеке, который меня вырастил. Тень, которую я давно подозревал похороненной вместе с матерью. Но исчезает так же быстро, как появилась. Он отбрасывает фото, как ненужный мусор. — Тэйн, ты не понимаешь, как устроено общество. Для общегоблага приходится жертвовать. — Жертвовать? — Я сжимаю кулак так, что костяшки хрустят. — Она — человек. Не пешка в твоих ебаных играх. Как ты можешь это оправдывать? Как ты можешь сидеть здесь и говорить, что это — правильно? — Правильно и неправильно — роскошь, которую мы не можем себе позволить, — спокойный тон доводит до бешенства. — Омеги — важная часть системы, но если оставить их без контроля, начнётся хаос. Их нужно держать в узде — любыми средствами. Я смотрю на него. И холодная догадка опускается в живот ледяным грузом. — Ты знал, — произношу я. Голос — будто чужой. — Всё это время… ты знал, что там творится. Он смотрит прямо, не моргая. — Я не знал о ней конкретно. Но да, мне было известно, что администрация может быть… строгой с проблемными случаями. Это моя работа — знать. Отвращение поднимается в горле, горькое, как желчь. — Твоя работа? А долг быть человеком? Альфой? Что насчёт элементарного достоинства? — Достоинство — привилегия слабых, — резко бросает он, и наконец-то его маска трескается. — Мы альфы. Мы несём бремя лидерства, делаем трудные выборы. Если ради стабильности общества несколько омег должны пострадать — так тому и быть. Я отступаю на шаг, смеясь глухо и пусто. — Ты — трус. — Я — реалист, — парирует он, поднимаясь. Его фигура нависает через стол, внушительная, военная. — Ты думаешь, я оставлю это так? — требую я. — Это ты навязал нам ебаную омегу, а теперь хочешь, чтобы я что, вёл себя как какая-то бета-сука, которой вообще похуй? — Я ожидаю, что ты будешь вести себя как лидер, — ровно отвечает он, поправляя китель. Будто ярость — его худший грех, а не та трусливая покорность Совету, которая давно превратила его в их цепного пса. |