Книга Стажер магического сыска 3, страница 50 – Юлия Гладкая, Alexander Blinddog

— Ужас, — поддакнул Глеб. — Алексею Степановичу-то только на душе плохо? Он себя хорошо чувствует?

Ещё не хватало, чтобы из-за нервов старику сделалось с сердцем плохо. Никакой врач сюда не проберется, чтобы помочь.

— Вроде как, — Акулина пожала округлыми плечами. — А так-то поди знай, когда вся душа разбита. Иди, говорит он мне, возьми выходной, родная. Сегодня всё равно есть не будет никто, боятся все и не выйдет никто, позапирались. Не до кушаний им, дескать.

— Похоже на то, — покивал Порфирий. — А что там насчёт кушаний, говорите?

— А я и не сготовила ничего, — в голосе кухарки слышалась смертельная обида. — Ну как и в самом деле душегуб кушанья отравит, а я потом крайняя? Не хочу, чтоб люди потом слухи пускали, дескать Акулина, злодейка, народ травит. С ума, скажут, сошла старуха. Увольте меня, не понесу я крест такой.

— Паранойя добралась и до нашей кухарки, — заворчал Глеб в сторону, так чтобы Акулина не слышала. — Ситуация накаляется, того и гляди до поножовщины докатятся.

— А так продуктов хватает, — сказала Акулина и сердито взмахнула полотенцем. — И овощи есть, и фрукты, и мясо, и консервов каких хочешь.

Порфирий, будто скаковой конь, прянул ушами.

— А что, — сказал он. — Глеб Яковлевич, консервы это выход? Ну не мог же наш злодей уж всё сверху-донизу в доме перетравить-то?

— Не мог, — кивнул Глеб. — Не будем поддаваться общей панике и падать в пасть безумия.

Акулина махнула рукой, указывая где стоят консервы, наотрез отказавшись даже притрагиваться к ним.

— Случись вот чего, — сказала она, — ауру мою на банке найдут и всё, поедет Акулина, бедная-несчастная, в тюрьму. Не всплакнет никто, слезинки не проронит, передачки не пришлёт.

Чтобы совсем-совсем никто на неё не мог подумать она и вовсе вышла из кухни, словно опасалась, что «случись чего» и всё равно обвинят её, мол, взглядом отравила.

— Безумие страха позаразнее многих эпидемий, — прокомментировал ей вслед Порфирий.

— Это точно, — отозвался Глеб, придирчиво осматривая банки на предмет проколов, вскрытий или чего-то такого.

Ничего подозрительного не обнаружилось, так что он открыл банку мясных консервов, осторожно понюхал, скорее из мнительности, чем из каких-то практических соображений. Дал понюхать коту, тот тоже ничего не обнаружил, так что груда консервов была честно разделена на две тарелки.

— В принципе ничего, — отозвался Порфирий, облизывая перемазанные жиром усы, — жить можно. Тащите ещё одну, рискнем. Помирать, так хоть на сытый желудок.

От второй порции Глеб отказался, и пока Порфирий с аппетитом уминал целую груду мяса, махнул рукой, достал из шкафа бутылку вина. Тщательно осмотрел сургучную пробку, глянул на просвет — нет ли каких подозрительных примесей на дне и налили себе полный бокал.

— Пьёте уже, с утра пораньше? — тут же прокомментировал кот.

— Что-то когда вы меня будили, — ядовито отозвался Глеб, — ни про какие «с утра пораньше» от вас слышно не было.

— Вот так все и начинается, — проигнорировал его замечание Порфирий. — А потом цирроз печени, кряк и всё.

— Я бы предпочел крепкий кофе, — парировал Глеб, — ведь из-за некоторых гостей этого дома выспаться мне не удалось. Но кофе могут отравить. Видел я такое в «Омерзительной восьмерке», жуткое зрелище.

Следующий час они скоротали за тем, что Глеб пересказывал коту сюжет фильма. Дом продолжал хранить тишину, никто не спускался.